注释,注释: В предлагаемой статье рассматривается вопрос о соотношении культурной политики и политической культуры в методологическом аспекте. Отдельным вниманием отмечено то обстоятельство, что, будучи частью политической культуры, понятой как накопленный человечеством опыт творческого решения проблем общения и взаимодействия субъектов культуротворчества, культурная политика выступает средством достижения обозначенной выше цели. Особенно важно исследовать эти проблемы в наше противоречивое время, когда всё более укореняющаяся в общественной практике экономическая глобализация требует поиска адекватных форм своего единого общекультурного осуществления, способного одновременно сохранить своеобразие отдельных этнокультур. Методология исследования указанной проблематики предполагает обязательное погружение в историю политической культуры, актуализирующее её уроки. В качестве иллюстративного материала используются и современная ситуация в западном мире, и процессы глобализации регионального характера в древневосточной культуре. Особенность постановки изучаемого вопроса заключается в стремлении автора не просто дать теоретические формулировки, но и связать умозрительные предположения с реальной современной практикой, в частности, с такими её задачами, как глобализация и модернизация различных этнокультур в тех пределах, в каких это сегодня необходимо и возможно.

Abstract: This article examines the question of interrelation of the cultural policy with political culture in methodological aspect. Particular attention is given to the circumstance that being a part of political culture, perceived as an acquired by humanity experience of creative solution to the problems of communication and interaction between the subjects of cultural creativity, the cultural policy manifests as the means of achieving the goal indicated above. It is essential to follow these problems in our controversial time, when the entrenched within the social practice economic globalization, requires the search for adequate forms of its universal general cultural realization, capable of simultaneously keeping the distinctness of the separate ethnic cultures. Methodology of the research suggests necessary immersion into the history of political culture that actualizes its lessons. The illustrative material applies the current situation in the Western world, as well as globalization processes of regional character in the Ancient Eastern culture. The author attempts to not only provide the theoretical formulations, but also connect the conceptual assumptions with the actual modern practice, particularly with such tasks as the globalization and modernization of various ethnic cultures within the currently necessary and available limits.

注释,注释: В статье анализируются подходы к феномену культуры и культурной политики России в постсоветский период. В отечественной литературе и периодике данный этап нашей истории подвергается критике. Однако такой подход рассматривается в статье как односторонний. В постсоветский период в проведении культурной политики произошли радикальные перемены. В частности, феномен культуры стал объектом интенсивного теоретического интереса. В образовательные стандарты была включена культурология. Её рождение в нашей стране можно считать значительным достижением гуманитарной мысли. Данная дисциплина вызвала интерес к жизненным реалиям культуры, к множеству культурных феноменов. Введение новой дисциплины значительно расширило горизонт гуманитарного знания, внесло немалые перемены в сферу образования. Автор использует метод историзма, который позволяет сравнить теоретические концепции, связанные с культурой, в советский и постсоветский периоды. Впервые в отечественной литературе делается попытка проследить историю культурфилософской рефлексии в нашей стране – от классических трудов А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина и В.С. Библера до рождения новой дисциплины в общеобразовательных стандартах российского образования. Автор прослеживает вехи становления культурологического знания и его связь с философией культуры. Особое внимание уделяется критическому разбору европоцентризма, который сужает горизонты историко-культурного процесса. Одновременно автор пытается раскрыть смысл культурной политики России в постсоветский период. Следует отметить, что этот опыт вызывает особый интерес во многих зарубежных странах, в частности, в Китае. В статье содержатся также критические оценки многих сторон этой политики.

Abstract: This article analyzes the approaches towards the phenomenon of culture and cultural policy in Russian during the post-Soviet period. This stage of the Russian history undergoes criticism in the national literature, however, such approach is considered one-sided. Particularly, the phenomenon of culture became an object of intense theoretical interest. Culturology was included into the educational curriculum. Its origination in Russian can be regarded as a substantial achievement of the humanitarian thought. The discipline aroused interest towards the realities of culture alongside the multiple cultural phenomena. The author applies the method of historicism, which allows comparing the theoretical concepts pertaining to culture in Soviet and post-Soviet periods. For the first time in national literature, an attempt is made to trace the history of cultural-philosophical reflection in Russia – from the classical works of A. F. Losev, M. M. Bakhtin, and V. S. Bibler to emergence of the new discipline in program of the state educational standards. The author tracks the milestones of establishment of the culturological knowledge and its relation to the philosophy of culture. Special attention is given to the critical analysis of the Eurocentrism, which narrows down the horizons of the historical-cultural process. The author also attempts to reveals the essence of cultural policy in Russia in the post-Soviet period. It is worth noting that such experience attracts interest in many foreign countries, particularly Chine. The article contains critical assessment of multiple parties of this policy.  

注释,注释: В предлагаемой статье на материале текста Библии исследуются проблемы, так или иначе сопряжённые с глобализационными и модернизационными процессами, которые, по мнению автора, имели место уже в древнейшей иудейской культуре. Моисей подарил предыдущим поколениям Заповеди, по которым и сегодня живёт всё цивилизованное человечество. Своим примером он учит нас приводить в соответствие цели и средства общественной практики, что делает её эффективной. Что же касается Иисуса, то он открыл для человечества в целом новые пути нравственного и интеллектуального совершенствования, указал миру общественные идеалы, достижимые только через альтруизм и ненасилие. Но самое главное – он первый из мыслителей древнего Востока понял необходимость всемирного единения людей на почве гуманистических принципов, используемых и сегодня в глобализационной политике и верующими, и атеистами. Конкретным предметом размышления социально-философского характера в статье выступают тексты Ветхого и Нового заветов. При этом используется также информационный багаж, накопленный исторической наукой. В частности, основное внимание уделяется здесь рассмотрению указанных процессов как необходимого следствия религиозно-политической (во времена Моисея) или религиозно-нравственной (в эпоху общественного служения Христа) практики. В результате особая роль отводится в работе анализу общих моментов в деятельности пророка и Мессии, с одной стороны, и их различий, с другой. Изучение этого вопроса проводилось в едином аспекте глобализационно-модернизационной парадигмы.

Abstract: This article base on the material of Bible examines the questions that in one or another way align with the globalization and modernization processes, which in the author’s opinion, have been taking place back in the ancient Jewish culture. Moses had given the Commandments to previous generations, which are still followed by the entire civilized humanity. He teaches us how to coordinate the means and goals of social practice in order to make it efficient. As far as Jesus, he discovered for the humanity the new ways of moral and intellectual improvements, as well as indicated the social ideals to the world achieved only through altruism and nonviolence. And most importantly, he is the first out of the thinkers of Ancient East to understand the need for unification of people all over the world on the basis of humanistic principles, which today are applied in globalization politics by both, the believers and atheists. Texts of the Old and New Testaments manifest as the specific examples of reasoning of the socio-philosophical nature. At the same time, the author uses the information accumulated by the historical science. Special attention is given to the examination of the indicated process as a necessary consequence of the religious-political (the times of Moses) and religious-ethical (the era of Christ’s ministry) practice. The article analyzes the similarities and differences of the work of the Prophet and the Messiah. The study of this question was carried out in the aspect of globalization-modernization paradigm.  

注释,注释: Предметом авторского исследования являются обстоятельства совместной поездки И.С. Тургенева и Л.Н. Толстого из Парижа в провинциальный французский город Дижон в марте 1857 г. «Дижонский эпизод» оказался плодотворным для обоих писателей. В столице Бургундии Толстой окончил, наконец, повесть «Пропащий» (в окончательной редакции – «Альберт»), которую обдумывал и переделывал в течение нескольких месяцев. Тургенев завершил в Дижоне очередной «охотничий» рассказ («День второй») из цикла «поездок в Полесье», где наметил контуры принципиально нового подхода к описанию кризисных явлений в русской деревенской жизни. Методом исследования явилось «философско-литературное краеведение», когда интеллектуальные произведения изучаются как продукт культурно-географического и бытового контекста, в котором находятся авторы. В статье представлены новые материалы о пребывании Тургенева и Толстого в Дижоне, о сложных взаимоотношениях двух корифеев русской литературы. По мнению автора, поездка в Дижон стала прямым прологом для «бегства» Толстого в апреле 1857 г. из Парижа к берегам Женевского озера – в родные места Ж.-Ж. Руссо; и поездок Тургенева в Англию, Германию и Италию, определивших новый этап в его творчестве.

Abstract: The matter of the author's research is the circumstances of the travel conducted by Ivan Turgenev and Lev Tolstoy from Paris to a French provincial town Dijon in March 1857. 'Dijon's episode' was an inspiring trip for both writers. In the capital of Burgundy Tolstoy completed his novel 'The Lost Man' (or 'Albert' in the final version), the novel he had been working on for several months. Turgenev also finished one of his 'hunters' stories' ('The Second Day') from his series 'trips to Polesye' in which he outlined contours of a fundamentally different approach to describing crisis phenomena in the Russian village life. The research method used by the author was the 'philosophical and literary local studies' studying intellectual writings in terms of the cultural, geographical and extralinguistic environments of the authors. In this research Kara-Murza presents new materials about the staying of Turgenev and Tolstoy in Dijon and friendship of those two great figures in the Russian literature. According to the author of the article, the trip to Dijon was a direct prologue of Turgenev's 'escape' from Paris to the Lake of Geneva, the homeland of Russo, in April 1857 as well as Turgenev's trips to England, Germany and Italy which in their turn defined a new stage of his creative writing.  

注释,注释: Проблема науки и государства в обществе не нова. Но особую актуальность она приобрела сегодня в свете изменений социально-политической и культурной ситуации в современной России. Особенно если учесть, что проблема отношения государства к науке в современных российских реалиях является одной из наиболее обсуждаемых в отечественной научной литературе. Поэтому данная тема и была избрана в качестве объекта исследования.
В центре внимания находятся такие проблемы, как финансирование научных исследований; создание в стране новых научных центров; позиции академической и вузовской науки в российском научном пространстве; критерии оценки научной деятельности; уровень цитирования научных публикаций; меры, способствующие дальнейшему развитию отечественной науки и роль государства в её поддержке. При анализе данной темы мы опирались на теоретические обобщения, содержащиеся в работах российских исследователей. Кроме того, нами были использованы метод социологического анализа, метод эмпирического и статистического анализа, базирующийся на данных конкретно-социологических исследований, проведенных российскими научными и образовательными структурами. Реализация проблемы отношения государства к науке в современных российских реалиях в рамках статьи поможет уточнить методологические подходы к определению таких понятий, как учёный в условиях рыночного переустройства общества, социальный и профессиональный статус учёного, специфика критериев престижности научного труда. К тому же она в определённой мере поможет изучить возможности изменения научной политики государства в целях дальнейшего развития отечественной науки.

Abstract: The problem of science and the state in society is not new. But the special relevance it has acquired today in the light of changes in the socio-political and cultural situation in modern Russia. Especially when you consider that the problem of the relationship of the state towards science in modern Russia is widely discussed in Russian scientific literature. That is why this topic has been chosen as an object of the current study.The article focuses on the such issues as funding of scientific research; the creation of new research centers; position of academic and University research in the Russian scientific space; criteria of estimation of scientific activity; the level of citation of scientific publications; measures of promotion of the further development of Russian science and the role of government in supporting it.Analyzing this theme, the author has relied on theoretical generalizations contained in the works of Russian researchers. In addition, there has been used the method of sociological analysis, empirical method and statistical analysis based on the data of concrete sociological researches, conducted by Russian scientific and educational structures.Implementation of the problem of relationship of the state towards science in the modern Russian realities will help to clarify the methodological approaches to the definition of such concepts as: scientist in the conditions of market transformation of society, social and professional status of the scientist, the specific criteria of the prestige of scientific work. Moreover, it is to a certain extent will help to study the possibility of changing research policy in order to further development of domestic science.

注释,注释: В центре статьи Поля Рикёра – проблемы философской антропологии, которые он изучает сквозь призму антиномичности человеческого существования. Наиболее специфичными и показательными для мыслителя являются внутренние антиномии человека: волевое и не-волевое, действие и испытание воздействия, автономия и уязвимость, способность и хрупкость. Рикёр стремится рассматривать их диалектически, сосредоточивая внимание на двусторонности человеческого желания – коренящегося в любви человека к себе и одновременно открытого бесконечному горизонту. В этом отношении философ обращается к понятиям характера и счастья, свидетельствующим о несоразмерности человека в плане практики: характер – это индивидуальный образ действия, который человек осуществляет благодаря своей свободе; счастье – это конечный пункт, к которому устремлена мотивация человека в целом. П. Рикёр – яркий представитель рефлексивной философии, опирающийся на идеи феноменологии и герменевтики, вместе с тем использующий в своих исследованиях ресурсы наук о человеке: этнологии, истории, экономики, социологии, лингвистики и др. В своём учении французский мыслитель остро ставит вопрос о человеке, его специфике и целостности. Он исследует человеческую реальность, идя по пути от мифа, философских разработок Платона, Паскаля, Кьеркегора к Канту и далее – к современности. Помещая в начало книги предлагаемую вниманию читателя работу, составители книги преследовали цель подтвердить антропологическое значение философии Рикёра, что порой подвергается сомнению незадачливыми исследователями по той простой причине, что сам мыслитель, признавая осуществление проекта философской антропологии «делом жизни», редко употреблял этот термин.

Abstract: In the center of Paul Ricœur’s article are problems of philosophical anthropology, studied through the prism of antinomicity of human existence. The inner antinomies of a human, in the thinker’s opinion, are the most specific and demonstrative: voluntary and involuntary, action and trial of impact, autonomy and vulnerability, ability and fragility. Paul Ricœur attempt to examine them dialectically, focusing attention on the two-sidedness of human desire, which is rooted in human love for himself, and simultaneously, open to the limitless horizon. In this regard, the philosopher refers to the notions of character and happiness, which testify to the disproportionality of human in practice: character is the individual way of action that is realizes by a human because of his freedom; happiness is the final point, towards which human aims his motivation. Ricœur is a bright representative of the reflexive philosophy that is based on the ideas of phenomenology and hermeneutics, and at the same time, uses in its research the resources of the sciences about human: ethnology, history, economics, sociology, linguistics, etc. In his teaching, the French thinker raises a question about human, his specificity, and wholeness. He examines human reality taking the path from the myth, philosophical formulations of Plato, Pascal, Kierkegaard to Kant, and then modernity. Although Ricœu considered realization of the project of philosophical anthropology the “project of a lifetime”, but rarely used this term.

注释,注释: Автор проводит сравнение взглядов двух великих представителей французского просвещенного века Вольтера и Руссо по всем направлениям их многообразных усилий и выясняет их одинаковую значимость для европейской культуры. Защита интересов всего третьего сословия, всего народа Руссо в чем-то уступает, а в чем-то превосходит идею увеличения числа высокообразованных людей Вольтера, так как она нацелена в основном на формирование класса работников, нужных новому времени.
Требование осуществления демократических преобразований Руссо перевешивает установку на просвещенный абсолютизм Вольтера, но опережает свое время; защита же наук и искусств Вольтером равноценна руссоистской абсолютизации нравственности. При анализе был использован сравнительно-исторический метод, конкретный подход, диалектическое рассмотрение. Такой подход позволил выявить близость и отличие мышления двух философов. Автор приходит к выводу, что иронический тонкий ум Вольтера нельзя ставить ни выше, ни ниже глубоких патетических суждений Руссо, а религиозный оптимизм Руссо не колеблет скептического оптимизма Вольтера. Оба мыслителя, столь непохожие друг на друга, в одинаковой мере составляют славу Франции и Европы.

Abstract: The author pursues correlation between the views of the two prominent representatives of French Age of Enlightenment  of Voltaire and Rousseau regarding all directions of their versatile efforts, as well as determines their equal importance for the European culture. Protection of interests of the entire Third Estate and all nation of Rousseau in some aspects concedes, and in some supersedes Voltaire’s idea of increasing the amount of highly educated people, because it is mostly aimed at establishment of class of the workers that are in demand in modern time. The requirements for realization of the democratic reforms of Rousseau overweighs the orientation towards the enlightened absolutism of Voltaire, but is ahead of its time; protection of sciences and arts of Voltaire is rather equivalent to the Rousseau’s absolutization of morality. The author concludes that the ironic fine humor of Voltaire cannot be placed higher or lower that the deep pathetic reasoning of Rousseau; and religious optimism of Rousseau does not affect the skeptical optimism of Voltaire. Both thinkers are so unlike, but equally important to France and Europe.

注释,注释: В контексте тех трудностей, перед которыми зачастую оказывается историко-философское исследование и преподавание в постсоветской ситуации, в данной статье ставится – с опорой на понятие «событие» - проблема «современной» философии, «парадигмы» которой так или иначе продолжаются и поныне, но истоки имеют в прошлом. В этом смысле – таков тезис автора – у современной философии два магистральных действенно-исторических «начала» одно в XIX, другое в ХХ веке, анализу которых и посвящена статья. Методологически данное исследование опирается на многочисленные западноевропейские (преимущественно немецкие) историко-философские работы и вместе с ними ориентируется на определенные философские направления ХХ в. (в особенности на философскую герменевтику), которые позволили существенно по-новому взглянуть как на современность, так и на прошлое философии Проведённый анализ позволяет установить моменты смысловой непрерывности современной философской мысли, которая по сей день оказывается внутри двух революций в способе мышления: один такой «перелом в мышлении» ведет от позднего Шеллинга, через Маркса, Кьеркегора и других оппонентов Гегеля 1840-х гг., к Ницше и Дильтею, а другой перелом в мышлении связан с еще более радикальным «бунтом философа против философии», именно против отождествления бытия и мышления и попытках (Гуссерля, Хайдеггера и других мыслителей смены философско-гуманитарной парадигмы в 1910-1920-х гг.) по-новому поставить исконную проблему «первой философии» в ХХ веке.

Abstract:  
In the context of difficulties, which faces the historical-philosophical research and teaching in post-Soviet situation, this article poses – based in the notion of “event” – the problem  of the “modern” philosophy, “paradigm” that in one or another way continue today, but takes its origins in the past. In this regard, the author’s thesis states that the modern philosophy has two main active-historical “beginnings” – one in the XIX century, the other one in the XX century, to the analysis of which this article is dedicated. Methodologically, this research is based on the multiple Western European (primarily German) historical-philosophical works, as well as is oriented upon the certain philosophical directions of the XX century (especially philosophical hermeneutics), which allows having a significantly new perspective upon modernity alongside the past of the philosophy. The conducted analysis establishes the moments of conceptual continuity of the modern philosophical thoughts, which to the present time finds itself inside the two revolutions in the way of thinking: one such “transformation in thinking” leads from the late Schelling, through Marx, Kierkegaard, and other opponent of Hegel in 1840’s, to Nietzsche and Dilthey; and the other transformation in thinking is associated with even more radical “revolt of a philosopher against philosophy”, namely against identification of the being and thinking and attempts (of Husserl, Heidegger, and other thinkers of the shift in philosophical-humanitarian paradigm in the 1910-1920’s) to have a new perception of the initiate problem of the “first philosophy” in the XX century.
 

注释,注释: Статья посвящена возникновению и развитию экзистенциальной версии культуры. Философия культуры как особый блок философского знания возник в минувшем столетии. Разумеется, появлению данной дисциплины предшествовал длительный период постижения культуры как особого феномена. Новое направление осмысления культуры задало появление философии истории. Раскрыв различные возможности культурного бытия, историческое знание содействовало рождению смежной области философской рефлексии. Введённое в обиход А. Мюллером понятие «Kulturphilosophie» окончательно сформировало новую дисциплину. В. Виндельбанд указывал, что академическая философия культуры противостояла, с одной стороны, позитивизму, а с другой – философии жизни. Однако это вовсе не перечёркивает достижения в области понимания культуры, сложившиеся в позитивизме и в философии жизни. В результате сформировалось два разных подхода к осмыслению культуры. Неокантианцы, обнаружив разнообразие культур, обратили свои усилия на поиск универсальных основ культуры. Что касается философии жизни и экзистенциализма, то представители этих направлений исходили из того, что постижение культуры невозможно без погружения в экзистенциальный опыт, в пучины внутреннего мира человека как творца этого феномена. Автор использует принцип историзма для сопоставления различных подходов к культуре. Это даёт возможность видеть не только универсалии культуры, но необычные варианты культурного творчества. Многие исследователи считают, что ни философия жизни, ни экзистенциализм не проявили интереса к культуре. Экзистенциализм направил свои усилия на постижение экзистенции, неповторимости и индивидуальности человеческого существования. Такая позиция, по мнению автора, является односторонней. Экзистенциалисты действительно не стремились сделать культуру объектом самостоятельного изучения. Однако они показали, что без раскрытия экзистенциальной практики невозможно анализировать специфику культуры и закономерности историко-культурного процесса. Эти идеи содержатся в философском наследии С. Кьеркегора, в статье в основном речь идёт о его взглядах. Однако неслучайно известный религиозный экзистенциалист Пауль Тиллих уделяет много внимания разбору идей Кьеркегора в своей работе «Теология культуры».

Abstract: This article is dedicated to the emergence and development of the existential version of culture. The philosophy of culture as a specific sector of philosophical knowledge occurred in the pas millennium. Certainly a long period of the comprehension of culture as a peculiar phenomenon has preceded the emergence of the aforementioned discipline. The new direction of the understanding of culture originated the appearance of the philosophy of history. Having revealed the various opportunities of the cultural being, the historical knowledge contributed into the conception of adjacent area of philosophical reflection. The introduced into the discourse by Müller notion “Kulturphilosophie” has conclusively formed a new discipline. W. Windelband indicated that the academic philosophy of culture stood against positivism on one hand, and philosophy of life on the other. Nevertheless, it does not undermine the achievements in the area of understanding of culture that have established in positivism, as well as philosophy of life. As a result, the two different approaches towards comprehension of culture have formed. Neo-Kantians, having detected the multiplicity of cultures, turned the efforts towards the search of the universal foundations of culture. As far as the philosophy of culture and existentialism, the representatives of these directions based themselves upon the fact that the understanding of culture is impossible without submerging into the existential experience, as well as the roots of the inner world of a human as a creator of this phenomenon. The author uses the principle of historicism for comparison of the various approaches towards culture.  This allows observing not only the universalities of culture, but also the unusual versions of the cultural creativity. Many researchers believe that neither philosophy of life nor existentialism did not show interest towards culture. However, it is demonstrated that without revelation of the existential practice it is not possible no analyze the specificity of culture alongside the regularities of the historical-cultural process. These ideas are contained in the philosophical heritage of Søren Kierkegaard, whose views are being examined in this article.

注释,注释: В статье речь идет о формировании правовой законности в период Реформации. В литературе зачастую подчеркивается, что Реформация – широкое антифеодальное и антикатолическое движение в Европе в первой половине XVI в., которое положило начало протестантизму. М. Вебер доказательно осмысливал Реформацию как движение, которое привело к появлению капитализма. Благодаря религиозным представлениям, которые способствовали зарождению протестантизма, сложилась новая экономика и новый образ жизни. Вместе с тем, это отразилось и на правовых взглядах европейской цивилизации. На самом деле картина утверждения новых правовых взглядов была более драматичной. Интерпретация Вебером Реформации постоянно переосмысливается. Однако мало внимания уделяется так называемым контрреформационным движениям. Признание Реформации не было единодушным. В рамках религиозных течений возникали иные представления о законе. Это рождало сложную психологическую ситуацию ценностных размежеваний. Социальные и религиозные страсти бушевали вокруг правовой культуры. Автор опирается в основном на принцип историзма, который позволяет показать влияние идей М. Вебера не только на экономику и религиозные убеждения, но и на формирование правовых взглядов христианской цивилизации. В статье рассматривается сложная ситуация в Европе, когда Реформация породила множество антиреформационных движений и социальных страстей. Автор статьи анализирует споры вокруг религиозной категории «спасения». Концепция М. Лютера в антиреформационных движениях подвергается критике. Ставятся проблемы индивидуального поведения, выходящего за пределы закона и религиозной нормы. Обсуждается вопрос о возвращении христианства к его первоначальной чистоте как к его подлинной изначальной сущности. Рассматривается проблема отделения закона от религиозных оснований. Утверждается самостоятельность закона.

Abstract: In his research Paleev talks about development of laws and regulations during the Reformation. Academics often underline that the Reformation was the Protestantism. Max Weber believed the Reformation to be the movement that resulted in the origin of the Capitalism. Religious beliefs that contributed to the origin of the Protestantism also formed a new economy and style of life. At the same time, it also had an effect on legal concepts of the European civilization. In fact, the development of new legal views and concepts was quite more dramatic than it seems. Weber's interpretation of the Reformation is often reviewed by today's researchers, however, the latter pay too little attention to so-called counter-reformation movements. The Reformation was not recognized by everyone. Religious movements created new interpretations and concepts of law. That, in its turn, created a complex psychological situation and disagreements oif values. There were social and religious passions around the legal culture. Paleev bases his research mostly on the principle of historicism which allowed to show the influence of Max Weber's ideas not only on the economy and religious beliefs but also development of new legal views of the Christian civilization. In his article Paleev focuses on a difficult situation in Europe when the Reformation created numerous anti-reformation movements and social passions. The author of the article analyzes debates round the religious category of 'salvation'. Martin Luther's concept was often critisized by anti-reformation movements. The author also raises a question about individual behavior that goes beyound the law and religious standards and discuss the idea of Christianity returning to its initial purity as a true essence. The author also emphasizes the need to distinguish between law and religion and proves the independent role of the law. 

注释,注释: В статье рассматривается полемика между знаменитыми просветителями Ж.-Ж. Руссо и К.А. Гельвецием по вопросу о воспитании. Как воспитать просвещённого члена общества, Руссо полагает, что воспитание должно вестись индивидуально, оставляя на природе воспитанника и воспитателя. Гельвеций склонен к коллективному воспитанию. Но оба считают нужным вести воспитание в деревне. Руссо отдаёт должное религиозному и достаточно ограниченному воспитанию, Гельвеций настроен против религии и в пользу высокого образования. Особенности в понимании человека Гельвецием приводят его к парадоксам, проанализированным Дени Дидро. Методом исследования является сравнительный анализ. Сравнение проводится по самым важным вопросам – религиозным, нравственным, административным вплоть до исходных трактовок человека. Средства воспитания эпохи Просвещения рассматриваются подробно впервые. В качестве главных выделяются религиозные, антирелигиозные, нравственные, образовательные, профессиональные. Впервые рассматривается спор по вопросам воспитания между Руссо и Гельвецием. Внимание уделяется парадоксам мышления, вытекающим из понимания человека Гельвецием. Даётся объяснение парадоксам как присущим Просвещению диалектическим противоречиям.

Abstract: This article explores the polemic between the renowned enlighteners Jean-Jacques Rousseau and Claude Adrien Helvétius on the question of upbringing.  How does one raise an enlightened member of society? Rousseau believes that teaching should be conducted individually, leaving the student and mentor out in the nature. Helvétius leans towards collective education. But both believe that the upbringing should take place in a village. Rousseau supports the religious and fairly limited upbringing, while Helvétius is against religion and in support of higher education. The specificity in Helvétius’ understanding of human leads him to paradoxes, analyzed by Denis Diderot. The upbringing means of the Age of Enlightenment are being carefully examined for the first time. The author compares the views of Rousseau and Helvétius on the utmost important factors – religious, anti-religious, moral, educational, and professional. A special attention is given to the paradoxes in thinking that result from Helvétius’ understanding of human being. The author provides explanation to the paradoxes as dialectical contradictions intrinsic to Enlightenment.  

注释,注释: Новая книга Е.Н. Шапинской «Музыка на все времена: классическое наследие и современная культура» посвящена рассмотрению проблемы музыкального наследия как неотъемлемой части человеческой культуры. На примере отечественной и зарубежной оперной классики автор рассматривает философские проблемы общечеловеческого характера, содержащиеся в великих произведениях прошлого и сохраняющих свою значимость в наши дни. Книга содержит одновременно и трезвый анализ реального места музыкального искусства в современной культуре, и столь же обоснованное утверждение о необходимости и незаменимости того опыта, какой дает человеку искусство и только искусство. В то же время автор книги на примерах раскрывает вопрос о том, как средствами музыки великие мастера освещали, например, проблемы власти и её форм, свободы и ответственности, выбора и осуществления жизненной судьбы. Материал книги включает в себя не только теоретические рассуждения и выводы автора, но и его личные наблюдения, впечатления от спектаклей и концертов, записи интервью с деятелями искусства. Пространство музыкального опыта в интерпретации автора книги предстаёт при этом как пространство становления смысла, и это позволяет человеку и приобретать незаменимый интеллектуальный и эмоциональный опыт, и даёт ему перспективу личностного развития.

Abstract: The new book by E. N. Shapinskaya book “Music for All Times: Classical heritage and Contemporary Culture” is dedicated to the study of the problem of musical heritage as an intrinsic part of human culture. Based on the example of Russian and foreign opera classics, the author examines the philosophical problems of universal character, contained in the great compositions of the past and preserving their importance today. The book simultaneously contains the analysis of the actual place of musical art within modern culture, as well as the substantiated statement on the necessity and irreplaceability of such experience that is given to men by culture and culture alone. At the same time, the author of the book reveals what means used the great masters to cover the problems of the government and its reforms, freedom and responsibility, choice and realization of life’s goal. The material of the book includes not only the theoretical reasoning and author’s conclusions, but also his personal observations, impressions from spectacles and concerts, and recordings of interviews with details of art. The space of musical experience in Shapinskaya’s interpretation appears as space of formation of a concept, and this allows a man to attain an indispensable intellectual and emotional experience, and provides prospects for personal development.

注释,注释: Поле философских проблем, возникающих при изучении мистико-аскетической практики исихазма, структурируется в три основных топоса: «Исихазм и феноменология», «Исихазм и энергия», «Исихазм и размыкание человека». Проделан анализ первого из этих топосов, где собраны проблемы методологии, эпистемологии и эвристики духовного и философского опыта. Два топоса, оставленных в стороне, – топос энергии и топос антропологического размыкания – отнюдь не имеют исключительной опоры на феноменологию. И в целом, феномен духовной практики столь сложен и многомерен, что его всесторонняя интерпретация заведомо нуждается в привлечении и других философских арсеналов. Компаративное рассмотрение исихастского и феноменологического (интенционального) опыта обнаруживает между ними тесную близость и существенные структурные параллели. Тройственное строение пути духовного восхождения в исихазме находится в соответствии с тремя стадиями феноменологического акта узрения интенционального предмета (феноменологическая редукция – интенциональное всматривание – ноэзис). Исихастская установка трезвения (nepsis) характеризуется как специфический модус сознания, во всех основных чертах совпадающий с интенциональным сознанием.

Abstract: The field of philosophical problems generated by the study of the hesychast mystico-ascetical practice is structured into three principal domains: Hesychasm and Phenomenology, Hesychasm and Energy, Hesychasm and the Anthropological Unlocking. The first of these domains is analyzed, in which problems of methodology, epistemology and heuristics of spiritual and philosophical experience are collected. Comparative study of hesychast and phenomenological (intentional) experience demonstrates that these two kinds of experience possess close resemblance and structural parallels. Namely, the triadic structure of the way of spiritual ascension in hesychasm corresponds to three stages of the phenomenological act of the grasping of the intentional object (phenomenological reduction – intentional grasping – noesis). The hesychast principle of soberness (nepsis) is characterized as a specific modus of consciousness, which coincides with intentional consciousness in all principal features.

注释,注释: В статье рассматриваются особенности восприятия философии экзистенциализма в Японии и анализируется влияние экзистенциалистских идей на творчество писателя Сиина Риндзо. Констатируется, что традиционное японское восприятие человека как причастного миру во многом противоположно западному эгоцентирическому экзистенциальному мировосприятию индивидуума как замкнутого на своём “Я”. Однако существует определённая близость экзистенциалистских и буддийских мировоззренческих установок, что способствовало распространению экзистенциализма в Японии. По мере развития капиталистических отношений в этой стране в японском общественном сознании получили распространение индивидуалистические настроения. Для японских экзистенциалистов главной проблемой стало определение и утверждение собственного “Я”. В статье использован эмпирико-герменевтический метод, т.е. метод корректного описания и толкования конкретных источников, а также диалектический метод в сочетании с принципом комплементарности. В статье впервые в истории отечественного литературоведения рассмотрены работы японского прозаика Сиина Риндзо в свете распространения идей экзистенциализма в Японии; впервые сделан перевод с японского языка текстов Сиина Риндзо и литературно-критических работ, посвящённых его творчеству; впервые предложен культурологический анализ текстов Сиина Риндзо; впервые для подобного анализа привлечены оригинальные японские культурологические и философские источники. Авторами статьи делаются выводы о том, что экзистенциалистские мотивы произведений Сиина Риндзо близки экзистенциализму Достоевского, а в образах героев этого японского писателя нашли отражение его этические искания, созвучные идеям представителя католического экзистенциализма Габриэля Марселя.

Abstract: The subject of the research is the peculiarities of introduction and perception of existential philosophy in Japan, in particular, the influence of the existential philosophic thought on Siina Rinzo’ works. The authors of the article state that within the Japanese culture a traditional attitude to a human being as a creature deeply involved in the natural and social world had been (at least up to the middle of the 20th c.) opposed to the Western one, taking a human being as an individual withdrawn into himself. Also, a considerable proximity can be found between existential and Buddhist mentalities which had favored the spread of existential philosophy in Japan. However, spreading of Capitalism in Japan led to strengthening of individualistic tendencies in Japanese society. Consequently, the main problem for existentially-oriented Japanese writers became “maintaining and determination of their own Self” (Jiga). The method of research: The empirico-hermeneutic methodology was applied: i. e. the method of correct description and interpretation of original sources; dialectical methodology supplemented with the principle of complementarity. Scientific novelty and conclusions: for the first time in Russian history of literature studies, the original texts both by Siina Rinzo (in the light of existential thought in Japan) and Japanese literature critics, texts by dedicated to Siina had been translated and analyzed; the authors also conclude that Siina’s existential motives are much closer to those of Dostoevsky than to the Western representatives of existentially-oriented literature. The characters in Siina’s works show obvious signs of their creator’s ethical striving which leads Siina to the ideals consonant to be ones of a Catholic representative of existentialism Gabriel Marcel.

注释,注释: Работа направлена на дифференциацию двух вариантов социальной идентичности – идентификации (в теории самокатегоризации) и слияния идентичности (в теории самоверификации). В соответствии с подходом психологии телесности, они рассматриваются как следствия различных механизмов формирования идентичности, в равной степени дающих человеку переживание самотождественности как основы идентичности с группой в целом.
Выдвигались следующие гипотезы: 1) Идентификация и слияние идентичности представляют связанные, но разные типы формирования социальной идентичности как в межличностных доменах (семья), так и в идеологических (страна); 2) Слияние идентичности с семьей и страной, но не идентификация, проявляется в специфическом феномене «перекрывания» круга семьи или страны с кругом «Я» в графической методике; 3) Как слияние, так и идентификация с группой обладают общими для формирования идентичности признаками, проявляющимися в субъективной близости группы и «Я» и переживаниях при изменении идентификации (изменение группы переживается как значимое негативное событие, сопряженное с изменением «Я»). В исследовании идентификации и слияния со страной и семьей на выборках студентов (n1=161) и взрослых (n2=123) подтверждены структурные и частично (только для семьи) функциональные различия между этими конструктами. Как слияние, так и идентификация с группой в равной мере связаны с признаками самотождественности – субъективной близостью группы к «Я» и выраженностью негативных переживаний при изменении идентичности, в том числе, в «лучшую» сторону. Результаты обсуждаются с позиции возможных механизмов, стоящих за двумя разными вариантами формирования идентичности.

Abstract: The paper is devoted to the differentiation of the two variants of social identity – identification (in self-categorization theory) and identity fusion (in self-verification theory). In accordance with the self-regulation of body processes approach to identity, both variants are consequences of different mechanisms of identity formation, equally providing a person with the experience of self-identity and control as the general basis of the identity. The following hypotheses have been made: 1) Idenfitication and identity fusion are interrelated yet different types of social identity formation both in interpersonal domains (families) and ideological domains (countries). 2) Identity fusion (but not identification) with one's family or country is graphically depicted as the 'overlap' of the family circle or the country circle with the Self circle. 3) Both identity fusion and identification with the group have similar features such as the subjective feeling of belonging to the group (subjective proximity of group to Self) and emotions experienced when identification is changed (changes in the group are experienced as a negative but important event related to changes in the Self. In this study of identification and identity fusion with the country and family on samples of students (n1 = 161) and adults (n2 = 123) the authors have confirmed the structural and partly (for the family only) functional differences between these constructs. Both identity fusion and identification with the group are equally associated with indicators of self-identity - subjective proximity of group to "Self" and severity of negative reaction to the change of social identity, including change for better. The results are discussed from the perspective of the possible mechanisms behind the two different variants of identity formation.
 

注释,注释: В статье рассматривается специфика японской культуры, изложенная в работах отечественного японоведа Т.П. Григорьевой и американской исследовательницы японского происхождения Т. Сугиямы-Лебра. Григорьева утверждает, что истина постигается в японской культуре эстетически – эмоционально, чувственно. Это переживание единения с Природой, некая амальгама чувств художника и мирового континуума, и через неё – единение с космосом, который, в свою очередь, есть порождение “Небытия” – бесформенного измерения мира. Специфика культурных форм определяется зачастую нигде не фиксированными мировоззренческими основаниями. В мировоззренческих основаниях культур, отмечает Григорьева, главным считаются не лежащие на поверхности некие овеществлённые формы, а нечто повторяющееся из века в век, из эпохи в эпоху, что может текстуально оформляться, а может и не оформляться, но передаётся по живой цепочке поколений – от учителя к ученику. Поведение современных японцев – главный предмет социокультурных и социологических исследований профессора Сугиямы-Лебра Такиэ. Оценивая современное состояние японского общества, не избежавшего влияния глобалистских веяний, Сугияма видит в глобализации угрозу национальному социокультурному порядку. Учёный критикует разрушительное действие постмодернизма, получающего всё большее распространение во всём мире. Изучение традиционного уровня культуры позволяет Сугияме сделать вывод, что любые культурные новации возможны только с учётом традиционных форм. Автором использован эмпирико-герменевтический метод, т.е. метод корректного описания и толкования конкретных источников, а также диалектический метод в сочетании с принципом комплементарности. В статье впервые в истории отечественного японоведения проанализированы взгляды Т.П. Григорьевой и Т. Сугиямы-Лебра – двух наиболее значительных исследовательниц японской культуры. Они показывают важность сохранения традиционных связей в культуре, которые создают “срединный уровень”, способствующий сохранению социального порядка. Только на основании такого уровня возможен подлинный прогресс. Но если целью развития становится достижение “новизны во что бы то ни стало”, прогресс выливается на теоретическом уровне в постмодернистскую деконструкцию понятия “культура”, а на практике – оправдание аморализма и различных извращений в искусстве. Культура не передаётся генетически, поэтому каждому входящему в жизнь поколению, чтобы полноценно продолжить её жизнь, крайне необходимы Учителя-наставники из предыдущего поколения. Любой культуре обязательно нужна преемственность. Глобализация, с её отрицанием этноса как квазиорганической сущности, склоняется к тотальной деструкции культуры, воплощающей совокупность специфических черт человеческой деятельности. На практике она провозглашает быстрое “моральное устаревание” всех поколений, предшествующих сегодняшней молодёжи, тем самым делая ненужными функции учителей, передающих традиционные культурные навыки.

Abstract: The specify of Japanese culture seen from the ground of the two eminent researches of the matter: T.P. Grigorieva and T. Sugiyama-Lebra (Japanese American) is considered in the article. Prof. Grigorieva argues that the Ultimate Truth in Japan had been perceived immediately, in an “aesthetic” way. It’s a kind of an experience of “Oneness” with the Nature, and deeper – with the Outer Space, born from “Nothingness” – the formless dimension of the Universe. She also argues, that cultural specific depends on often non-articulated “Weltanschauung” and behavioral forms. She assumes, that cultural foundation is something formless, unseen on the “Surface” of life, but existing in any epoch. It may be or may be not textually fixed, but is handed down from generation to generation on “alive”. Cultural behavior of contemporary Japanese is the subject of scientific analyses of prof. Sugiyama-Lebra. She assumes that the traditional socio-cultural order in Japan is under a kind of threat, due to rapid globalization. She finds fault with the destructive position of the widespread post-modern attitude to Culture. A clear view of the process of traditional cultural forms “dissolution”, makes her to conclude that any socio-cultural novelty becomes a kind of danger, unless it takes into account historically-approved forms of social activities.Method of research: the empirico-hermeneutic methodology was applied: i. l. the method of correct description and interpretation of original sources; dialectical methodology, principle of complementarity.For the first time in the history of local Japanese Studies the scientific views of the two eminent Contemporary researchers of the Japanese traditional Culture are analyzed in the article. Both Grigorieva and Sugiyama-Lebra substantiate the importance of preserving the traditional ties that make a socio-cultural order possible. Any kind of progress is possible until these ties are broken. But if we aim at “novelties at all costs”, progress may turn into a post-modern deconstruction not only of the concept “Culture”, but of the very culture itself, which means justification of immorality in practice. Culture cannot be inherited genetically; that’s why every new generation has to learn from the previous ones. Continuity is indispensable for culture. Globalization implying abolishing of ethnos as a quasi-organic entity inclines to a destruction of Culture, the embodiment of Specific features of human activity. It implies rapid “moral obsolescence” of all generations, preceding today’s youth. Nevertheless, the both scientists argue, that traditional habits of work and practical skills make the role of elder teachers urgent.

注释,注释: Материал рассказывает о творчестве известного российского литератора и кинодраматурга Валерия Александровича Залотухи (1954-2015). В своём творчестве В.А. Залотуха поднимал острые социальные вопросы. Наш корреспондент встретился с Еленой Теодоровной Лобачевской, чтобы обсудить творчество известного писателя и отметить неоспоримые достижения его произведений, в том числе романа «Свечка» и сценария к картине «Мусульманин». Фильм «Мусульманин» сохранил свою актуальность не только в момент экранизации произведения, но и в последующие годы. Острота психологического конфликта вызвана тем, что российский солдат, попавший в плен к мусульманам, вернулся в родную деревню. Парадокс рассказанной истории заключается в том, что, столкнувшись с этой религией, герой стал иначе смотреть на жизнь. Воспринятые им ценности поразительно противоречили деревенским нравам с пьянством, тупостью и жестокостью поведения. В беседе использовались элементы такого жанра, как интервью. В разговоре нашли отражение основные идеи экзистенциальной философии, в частности, работы Виктора Франкла. Впервые в отечественной литературе излагается история написания романа «Свечка». Обсуждается зарождение сценария к картине «Мусульманин», идея которого возникла на документальной основе. В.А. Залотуха увидел в телевизионных новостях возвращение солдата, который стал мусульманином, к матери. Изложена также история появления документального фильма «Ангел Русской церкви против Отца всех народов». Идея фильма связана со словами из пушкинского «Борис Годунова». Юродивый на просьбу царя молиться за него, отвечает: «Нельзя молиться за царя ирода». Оценивается также художественный фильм «Попы». Кроме того в беседе затронуты темы, которые волновали В.А. Залотуху, но, к сожалению, они не были реализованы.

Abstract: The article tells us about the creative life of a famous Russian author and scriptwriter Valery Zalotukha (1954 - 2015). In his creative writing Valery Zalotukha raised nettlesome social issues. Our newsperson had a meeting with Elena Lobachevskaya in order to discuss the creative life of a famous writer and outline unquestionable achievements of his writings including his novel 'The Candle' and his script for the film 'A Moslem'. 'A Moslem' was an important film at the time of its creation and it still remains important today. The psychological conflict in the film was caused by the fact that a Russian soldier who had been captured by Muslims came back to his home village. The values he adopted were startingly contradictory to the village traditions of excessive drinking and blunt and cruel behavior. In his conversation Khayrutinov used such elements of the genre as an interview. The main ideas of existential philosophy, in particular, Viktor Frankl's views were touched upon by the interlocutors. For the first time in the Russian academic sources the history of writing the novel 'The Candle' is presented. The interlocutors also discussed how the idea of the script 'A Moslem' was created which had a documentary basis. Valery Zolotukha saw the TV news telling about the soldier who became a Muslim coming back home to his mother. The interlocutors also discussed the origin of the documentary film 'The Angel of the Russian Church Versus the Father of All Nations'. The idea of the film is closely connected with the words from Alexander Pushkin's 'Boris Godunov' when the tzar asks a fool for Christ to pray for him and the fool answers 'I can't pray for Herod'. The interlocutors also gave their evaluation of the movie 'The Priests'. Moreover, they touched upon the topics Valery Zalotukha was concerned about but unfortunately had no time to reveal. 

注释,注释: Предмет исследования – правовая концепция Макса Вебера. Среди таких классиков социологии, как К. Манхейм, В. Парето, М. Вебер больше других уделил внимание проблемам права и морали. Когда исследователи задумывались над тем, почему капитализм возник на Западе, они пришли к выводу, что всему виной «жажда наживы». Немецкий философ полагал, что «стремление к предпринимательству», к наибольшей денежной выгоде само по себе ничего общего не имеет с капитализмом. Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, чиновников-взяточников, солдат, разбойников, крестоносцев, посетителей игорных домов и нищих — оно свойственно all sorts and conditions of men всех эпох и стран мира, повсюду, где для этого существует какая-либо объективная возможность. Подобные наивные представления о сущности капитализма принадлежат к тем истинам, от которых раз и навсегда следовало бы отказаться ещё на заре изучения истории культуры. Причиной появления капитализма Вебер считал протестантский этос – особый свод моральных представлений, которые связаны с поэтизацией труда, аскезы, нравственной чистоты. В статье применены методы социологии как особой гуманитарной дисциплины. Вместе с тем автор широко использует позиции юриспруденции, выводы философии права. В ряде случае он также опирается на герменевтику. В статье впервые анализируются правовые идеи Вебера в их соотнесённости с моралью. Автор показывает влияние, которое идея профессионального призвания аскетического протестантизма оказала на сферу современной предпринимательской деятельности. Один из главных компонентов современного капиталистического духа и всей современной культуры – рациональное жизненное поведение на основе идеи профессионального призвания – возник (и настоящая работа посвящена доказательству этого) из духа христианской аскезы. Свою основу жизненный уклад современного капитализма находит в этике аскетического протестантизма. Мысль об обязательстве человека по отношению к доверенному ему имуществу, которому он подчинён в качестве управителя или даже своего рода «машины для получения дохода», ложится тяжёлым грузом на всю его жизнь и замораживает её. Чем больше имущество, тем сильнее чувство ответственности за то, чтобы имущество было сохранено в неприкосновенности и увеличено неустанным трудом.

Abstract: The subject of this research is the legal concept of Max Weber, who among such classics of sociology as Karl Mannheim and Vilfredo Pareto, dedicated more attention to the problems of law and morality. When the scholars thought of the reason why capitalism emerged in the West, the came to the conclusion that it is all because of our “greed for gain”. German philosopher believed the “strive for entrepreneurship”, as well as the most financial profit, in its essence has nothing to do with the capitalism. This strive is characteristic to all social groups and professions of all times, and all over the world, where is a slight chance to make more profit. Similar naïve ideas about the essence of capitalism belong to those truths, which should be rejected once and for all back at the initial stage of studying history of culture. According to Weber, the cause of emergence of capitalism is the protestant ethos – a specific code of moral ideas that are connected with poetization of labor, asceticism, and moral purity. The article is first to analyse Weber’s legal ideas and their correlation with morality. The author demonstrates how the ascetic Protestantism affected the modern entrepreneurship. One of the main components of the modern capitalistic spirit and spirit of the entire modern culture – the rational lifestyle based on the idea of professional calling – appeared from the spirit of Christian asceticism.

注释,注释: Статья подготовлена на основе доклада, сделанного на Первом Алтайском форуме «Соразвитие общества, человека и природы в контексте диалога цивилизаций» (Горный Алтай, май 2014 г.).
Обсуждаются принципы отношения к окружающей среде и к экологической проблематике, содержащиеся в основаниях христианского вероучения, а также сложившиеся в мире Восточного христианства. Производится пересмотр и переосмысление понятия антропоцентризма, в его сопоставлении с понятиями теоцентризма и христоцентризма. Точная идентификация в спектре всех видов антропоцентризма тех, что отвечают христианству и православию, выводит к новой постановке проблемы «христианство и экология». Методологическую и концептуальную основу анализа доставляет аппарат синергийной антропологии, современного направления, выдвинутого и развиваемого автором. Показано, что в установке христианского антропоцентризма назначение человека включает в себя определенную космическую миссию – активность, обращенную ко всему тварному миру и направленную на изменение способа его бытия. Дальнейший анализ обнаруживает, что эта космическая миссия сущностно изоморфна служению священника, отправляющего литургию, и потому может интерпретироваться как «космическая литургия», идеи которой высказывались еще Максимом Исповедником в VII в. На этой базе выявляются и анализируются концептуальные связи экологии и аскезы.

Abstract: This article is prepared based on the report made on the First Altai Forum “Codevelopment of the Society, Human, and Nature in the Context of Dialogue of Civilizations” (Altai Republic, May of 2014). This research discusses the principles of the attitude towards the environment and ecological problematics, contained in the foundations of the Christian doctrine, as well as those established in the world of Eastern Christianity. The reframing and reconceptualization of the notion of anthropocentrism in its correlation with the notion of theocentricism and christocentricism is being conducted. The precise identification within the range of all types of anthropocentrism of those which corresponds with Christianity and Orthodoxy, leads to a new perspective on the issue of “Christianity and ecology”. It is demonstrated that in the paradigm of Christian anthropocentrism, designation of a human includes a certain cosmic mission – activeness, turned onto the entire created world and aimed at transformation of its being. Further analysis reveals that this cosmic mission is isomorphic in its essence towards the ministry of a priest who performs liturgy, and therefore can be interpreted as a “cosmic liturgy”, the ideas of which were expressed by Maximus the Confessor back in the VII century. Based on that, the conceptual links between the ecology and asceticism are being determined.

注释,注释: В статье исследуются истоки оригинальной историософской и историко-литературной концепции Н.М. Карамзина (1766–1826), которую отечественные авторы (от кн. П.А. Вяземского до П.Б. Струве) определяли как «либеральный консерватизм». Автор статьи полагает, что предысторию «сотворения Карамзина» (Ю.М. Лотман) надо искать в московском периоде его учебы (1778–1782) в частном пансионе профессора И.М. Шадена, находящимся в центре московской Немецкой слободы. Фактически, это было «первым путешествием Карамзина в Европу», на десять лет предшествовавшее известной поездке 1789–1790 гг. Парадокс заключался в том, что эту свою «первую Европу» юный Карамзин нашел не на Западе, а в Москве, причем уже, как вполне органичную часть русской жизни. Автором использованы новые материалы о жизни и учебе Карамзина в Немецкой слободе, а также об образцах европейской литературы, на которой он был воспитан. Особая роль в этом воспитании принадлежала сочинениям немецкого философа-моралиста и поэта-баснописца Х.В. Геллерта, по местам которого в Лейпциге Карамзин потом путешествовал в 1789 г. В статье впервые в истории отечественной философии и культурологии высказывается гипотеза о том, что Н.М. Карамзин стоял у истоков русского «христианского либерализма» (учения не политического, а культуро-центричного), о чем свидетельствует его «духовное завещание» 1826 г.

Abstract: The author of the present article studies the sources of the origina historiosophical and historico-literary concept offered by Nikolay Karamzin (1766–1826) and described by Russian researchers (from Prince Pyotr Vyazemsky to Pyotr Struve) as 'liberal conservatism'. The author of the present article assumes that the prehistory of the 'Creation of Karamzin' (Yu. Lotman's expression) can be found during the period when Karamzin studied in Professor Iogann Shaden's private board school in Moscow (1778–1782). The school was located in the very center of the the Foreign Quarter of Moscow. In fact, it was Karamzin's first 'journey to Europe' 10 years before his well-known traveling through Europe in 1789–1790. Paradoxically, young Karamzin found his 'first Europe' not in the West but in Moscow as an integral part of Russian life. The author of the present article analyzes new materials about the life and studies of Karamzin in the Foreign Quarter of Moscow as well as images of European literature Karamzin was raised upon. Special attention is paid to a German philosopher, moralist, poet and fable writer Christian Gellert. Later in 1789 Karamzin visited places in Leipzig where Christian Gellert had been. For the first time in the history of Russian philosophy and cultural studies the author of the present article proposes a hypothesis about Nikolay Karamzin standing at the origins of Russian 'Christian liberalism' (culture-centered but not political teaching). According to the author of the present article, Karamzin's 'spiritual will' of 1826 is another proof of this hypothesis.   

注释,注释: Сравнительно мало было написано о роли травмы в концепциях бессознательного. В данной статье исследуются концепции бессознательного Фрейда, сопоставление его взглядов с первоначальным французским понятием «двойного сознания» и исследование их скрытых смыслов для техники. В то время как концепция бессознательного З. Фрейда основывается главным образом на теории внутренних влечений, Ш. Ференци приписывал центральную роль травме, сдвигая фокус к индивидууму в контексте взаимоотношений. Данное сравнение иллюстрируется историей случая. Использованный в данной статье метод исследования заключался в тщательном изучении понятий бессознательного, травмы, двойного сознания в трудах философов, писателей и психологов. В частности, противопоставляются взгляды Фрейда и Ференци на концепцию бессознательного. На основании проведенного исследования автор статьи приходит к выводу о том, что обращение Фрейда к бессознательным силам и конфликтам приводило к минимизации значимости взаимоотношений, культурных ценностей, истории, межпоколенческой травмы и всего того, что может быть рассматриваемо как «внешняя реальность», в то время как Ференци пытался спасти психоанализ, не позволив ему стать бредовой системой, так как подчеркивал значимость внешней реальности травмы, которая расщепляет идентичность и порождает страдание

Abstract: Relatively little has been written on the role of trauma in conceptions of the unconscious. This paper explores Freud's conceptions of the unconscious, comparing his ideas with the original French notion of "double conscience" and exploring their implications for technique. Whereas Freud's concept of the unconscious mainly depends upon the theory of internal drives, Ferenczi attributed the central role to trauma, shifting the focus to the individual in the context of personal relationships. The comparison is illustrated with the case study. The main method used by the author of the article is the thorough study of the notions of the unconscious, trauma and double conscience in the works of philosophers, writers and psychologists. The author contrasts the views of Freud with the views of Ferenczi on the conception of the unconscious. As a result of his investigation the author of the article comes to the conclusion, that the very power of Freud’s evocations of unconscious forces and conflicts minimized relationships, cultural values, history, transgenerational trauma, and whatever can be viewed as “external reality”. Ferenczi, on the contrary, attempted to save psychoanalysis from being a delusional system, because he emphasized the external reality of trauma that splits identity and creates suffering.

注释,注释: Статья посвящена историческим и современным аспектам взаимодействия двух опор европейской и русской культуры – философии и филологии, слова и понятия. При этом автор исходит из личного опыта филолога, философа, переводчика и проводит некоторые параллели между собственными интеллектуальными «путешествиями» в филологии и философии и работой тех мыслителей, которых она изучала, переводила на русский язык, вводила в русскую культуру. В центре – проблемы понимания, интерпретации, перевода и непереводимости, значимые как для филологии, так и для философии на «лингвистическом повороте». Автор защищает статус филологии как области исследования, которая сохраняет свою целостность, несмотря на возникновение различных специальных дисциплин, связанных с анализом текстов, и как классической университетской дисциплины, дающей широкий культурный кругозор, – в противоположность современной педагогике узкого, прагматически ориентированного овладения языками. Автор пользуется методами историко-философского и историко-культурного анализа, приемами интеллектуальной биографии. Фокус использования всех этих методов – эпистемологический. В качестве новых результатов отметим, прежде всего, демонстрацию расширения категориального аппарата философии за счет современного понятия перевода, трактуемого не только в узком лингво-культурном, но и в широком философском смысле. Намечены некоторые новые перспективы взаимодействий между философией и филологией в современной культуре в связи с более объемной трактовкой познавательных и коммуникативных практик (в частности, трактовка перевода как познания и познания как перевода)

Abstract: The present article is devoted to the historical and contemporary aspects of the interaction between the two bases of European and Russian culture, philosophy and philology, word and concept. Noteworthy that the author analyzes her own experience as a philologist, philosopher and interpreter and draws parallels between her own intellectual 'journeys' into philology and philosophy and researches of the philosophers whose works she translated into Russian and thus introduced into the Russian culture. The research is focused on such issues as understanding, interpretation, translation and untranslatability. These are important issues both for philology and philosophy at the 'linguistic turn'. The author proves the status of philology as the sphere of research that preserves its integrity despite appearance of new special disciplines that deal with the text analysis as well as a classical university discipline that provides broad-based knowledge about cultures unlike modern narrow and pragmatically oriented teaching of languages. In her research the author has used methods of historical philosophical and historical cultural analysis as well as intellectual biography. All these methods are focused on analyzing the epistemological aspect. The results of the research include expansion of philosophy's framework of categories and concepts as a result of a new concept of translation that involves not only linguistic and cultural, but also philosophical aspects. The author outlines some new prospects for the relationship between philosophy and philology in contemporary culture as a result of a wider interpration of cognitive and communication practices including interpretation of translation as knowledge and interpretation of knowledge as 'translation', i.e. the transfer of meaning.

注释,注释: Предметом статьи является исследование процесса формирования новой культурной политики, выступающего составной частью переходного периода российского общества от социализма к капитализму. В ходе исследования показываются проявления и последствия переходного периода в политике, экономике, культуре. Отмечается общее падение культуры, низведение высокой культуры до уровня сферы обслуживания и потребления, деградация морального, эстетического и правового климата в обществе. Анализируется социально-экономический контекст формирования новой культурной политики. Указывается на негативные последствия коммерциализации культуры и искусства. Показывается законодательная основа культурной политики. Раскрываются основные модели культурной политики. Рассматривается культурная политика в отдельных секторах культуры. Особое внимание уделяется анализу партнёрства культуры и бизнеса. Методология исследования опирается на системный подход, позволяющий всестороннее рассмотрение изучаемого объекта, а также на сравнительный анализ культурной политики постсоветской России с культурной политикой предшествующего, советского периода. Научная новизна статьи в первую очередь связана с тем, что она представляет собой во многом одно из первых исследований, в котором всесторонне и глубоко рассматривается формирование в постсоветской России новой культурной политики. Новизна исследования также обусловлена тем, что оно проводится в широком международном контексте, учитывая и вместе с тем обогащая накопленные в этом плане теоретические наработки. В статье к тому же даётся оригинальное и отчасти новое определение культурной политики. В ходе исследования делается вывод относительно того, что в переходном периоде пока имеется гораздо больше потерь, чем приобретений, а также о том, что в будущем эффективность культурной политики будет зависеть от привлечения к ней новых субъектов, связанных с бизнесом. Завершается статья выводом, что главной опасностью для культуры и искусства является коммерциализация.

Abstract: The subject of the article is the research of the process of developing new cultural policy which is a component of the transition period of Russian society from socialism to capitalism. The research reveals illustration and consequences of the transition period in policy, economy, and culture. The researcher observes general decline in the cultural level, bringing down of the high level of culture to the level of service sector and consumption, degradation of moral, aesthetic and legal environments in society. Social and economic context of developoing a new cultural policy is also analyzed in the article. The negative consequences of culture and art commercialization are given. The legal basis of cultural policy is shown. The basic models of cultural policy are described. The author of the article researches cultural policy in individual sectors of culture. The author also focuses on the analysis of cultural and business partnership. The methodology of the research is based on the systems approach that allows a comprehensive consideration of the object under study and on the comparative analysis of cultural policy of the post-Soviet Russia versus cultural policy of the previous Soviet period. The scientific novelty of the article is caused by the fact that, first of all, the author represents one of the first researches in that field in which the development of tje new cultural policy in the post-Soviet Russia is considered comprehensively and profoundly. The scientific novelty is also determined by the fact that the research is conducted in a wide international context considering and at the same time enriching accumulated theoretical groundwork in that field. The author of the article also provides an original and partially new definition of cultural policy. The researcher comes to the conclusion that so far the transition period has been causing more losses than benefits and that the efficiency of the cultural policy will depend on the attraction of new business entities. At the end of the article the author concludes that commercialization is the main threat for culture and art. 

注释,注释: Предмет исследования – эволюция культурфилософских взглядов в России. Отечественная культурфилософия имеет основательные философские традиции. В русской философии рассматривался сложный спектр культурно-философских проблем – культура и цивилизация, многообразие культур, равенство или иерархия культур, иерархия ценностей в культуре. На протяжении XIX в. менялись духовные установки и господствующие мировоззренческие течения. Русская философия прошла через романтизм 20-30-х гг. XIX в., славянофильство и западничество 40-50-х, страстный нигилизм и материализм 60-х. В 70-е гг. начал свою проповедь универсального всеединства и цельного знания В.С. Соловьёв. Развитие социальной мысли второй половины века было связано с народничеством. При всей несовместимости этих предпосылок философы видели перед собой одну цель – указать человеку пути его собственного жизнеустроения, основываясь на постижении человеческой природы. При разработке темы автор использовал методологию исторического исследования. Одновременно он опирался на культурфилософскую классику, которая связывала пробелы культуры с общим процессом социального прогресса. В статье впервые рассматриваются отечественные традиции культурфилософского мышления. Автор показывает, что философия культуры в России зачастую опережала европейскую философию в постановке тех или иных проблем исторического развития. Н.Я. Данилевский задолго до О. Шпенглера поставил вопрос о множестве культур и их исторической судьбе. К.Н. Леонтьев обнаружил кризисные процессы в культуре в те времена, когда эта тема ещё не находила признания в европейской философии. Автор показывает также многообразие культурфилософских сюжетов в отечественной философии.

Abstract: The subject of the research is the evolution of cultural philosophical views in Russia. Russian philosophy of culture has solid philosophical traditions. Generally speaking, Russian philosophy has a wide scope of cultural and philosophical issues such as culture and civilization, cultural diversity, equality or hierarchy of cultures and hierarchy of values in culture. Throughout the XIXth century spiritual attitudes and dominating worldview tendencies had been changing. Russian philosophy underwent the periods of Romanticism in the 20s - 30s of the XIXth century, Slavophilism and Westernism of the 40s- 50s and passionate nihilism and materialism of the 60s. In the 70s Vladimir Solovyov started his preachment about the universal all-encompassing unity and integral knowledge. In the second half of the century the development of the social thought was associated with the Narodniks movement. Even though those were absolutely incompatible prerequisites, the philosophers had the same goal to teach a man his own ways of life based on the principles of human nature. In the course of her research Spirova has used the methodology of history research. In addition, she based her research on cultural and philosophical classical works that connected cultural issues with the overall process of social progress. For the first time in the academic literature the author of the article examines Russian traditions developed in the sphere of philosophy of culture. The author shows that in Russia philosophy of culture often preceded European philosophy in stating particular issues of historical development. Long before Oswald Spengler, Nikolay Danilevsky raised the question about cultural diversity and historical fate of different cultures. Konstantin Leontyev discovered crisis processes in culture long before that topic was acknowledged by European philosopher. The author of the present research also demonstrates diversity of cultural philosophical themes in Russian philosophy. 

注释,注释: Статья посвящена многообразным связям между медициной и психологией. Медицина давно уже считается той областью, где психология получила самое разностороннее практическое применение. Автор выделяет три фактора, которые важны при изучении болезней. Ещё сравнительно недавно казалось, что определяющую роль в возникновении заболеваний имеет наследственность. Расшифровка генома человека открыла новые возможности исцеления людей и избегания генетической предрасположенности к болезням. Однако, как показано в статье, не стоит абсолютизировать роль наследственности. Недуги нередко имеют физиологическое основание. Огромна также роль психологического фактора. На это указывают так называемые психогенные заболевания. Они изучаются главным образом психиатрией. В связи с этим автор отмечает, что рассмотрение анамнеза заболевания предполагает учёт и психологических событий в жизни больного. Психология помогает человеку структурировать свой жизненный опыт и объяснить окружающий его мир. Автор ориентируется на историю врачебной практики, использует материалы медицинской психологии, психиатрии и психоанализа. Он опирается на фундамент современной гуманитарной мысли. Обращаясь к различным вариантам психотерапии, автор размышляет о её социальном статусе. Он проводит различие между психиатрией и психоанализом и отмечает разность их судеб в нашей стране. Особое внимание в статье уделяется особенностям психосоматики. Касаясь проблемы единства души и тела, автор указывает на неразрывность этих составляющих частей человеческой личности. В статье ставится вопрос об усилении роли психотерапии в медицинской практике.

Abstract: The article is devoted to numerous connections between medicine and psychology. Medicine has long been considered to be the sphere in which psychology gained a very broad practical implementation. In his research Paleev describes the three factors that are important for studying diseases. Until recently genetic heredity seemed to play the prevailing role in the origin of diseases. The human genome mapping offer better opportunities for healing people and avoiding genetic predisposition to particular diseases. However, in his article Paleev demonstrates that we should not overemphasize the role of the genetic factor. Quite often diseases have the physiological basis. The role of the psychological factor is also enormous. So called psychogenic diseases are a proof of that. These diseases are mostly studied by psychiatry. In this regard, the researcher notes that analysis of anamnesis (disease history) involves consideration of psychologically important events that took place in a patient's life. Psychology helps an individual to structure his life experience and to explain it to the surrounding world. In his research Paleev focuses on the history of medical practice and employs materials of medical psychology, psychiatry and psychoanalysis. He bases his research on the fundamental provisions of modern humanities. Appealing to various kinds of psychotherapy, the author of the article reasons  about the social status of psychotherapy. He also draws a distinction between psychiatry and psychoanalysis and emphasizes the difference between the fates of these sciences in our country. Special attention is paid to peculiarities of psychosomatic diseases. Touching upon the unity between body and soul, the author of the article also stresses out the fact that body and soul are inseparable elements of human personality. In his article Paleev also raises the question about the emerging role of psychotherapy in medical practice. 
 

注释,注释: Автор пытается решить проблемы нарративной самоидентичности личности в герменевтической феноменологии П. Рикёра, рассмотрение предложенной им платформы выявления единства тождественности и самости в процессе конструирования рефлексивного образа "Я" в диалоге с аналитической философией. В этой перспективе должны быть выявлены особенности его полемики с различными вариантами объективистского рассмотрения личности и ее проявления в языковых актах, деятеля и действия в ракурсе семантики и прагматики, сложившимися в аналитической философии и приводящими к своеобразной ликвидации "Я" в реальности его уникального единства и становления во времени. В контексте статьи используется герменевтическая стратегия интерпретации рассматриваемой темы, применяется широкий спектр методов историко-философского анализа. Научная новизна исследования заключается, прежде всего, в том, что демонстрируется специфика конструктивного диалога, осуществляемого Рикёром с ведущими представителями современной аналитической философии в процессе создания им собственной концепции нарративной идентичности личности. Предложенная им программа синтеза аналитической философии и герменевтики рассматривается как вполне действенная и реализуемая в подходе к проблеме нарративной идентичности как выражения единства жизни личности.

Abstract: The paper is focused on P. Ricoeur's interpretation of the personal narrative self-identity problem developed within the framework of his hermeneutical phenomenology and his understanding of the unity of identity and selfhood in the process of creating a reflexive image of 'Self' that appeared in the dialogue with analytical philosophy. Based on that, the authors of the article discuss particular features of Ricoeur's polemics with different versions of the objectivist approaches to personality and personality expression in language acts, actor and action from the point of view of semantics and pragmatics that were created within the framework of analytic philosophy and in fact led to some kind of liquidation of 'Self' desite the unique unity and timely existence of Self. In their research the authors have applied the hermeneutical strategy to interpreting the theme as well as a wide range of methods that are used in historical and philosophical analysis. The novelty of the research is caused, first and foremost, by the fact that the authors demonstrate peculiarities of the constructive dialogue that was established by Ricoeur with the leading representatives of contemporary analytical philosophy in the process of creating his own personal narrative self-identity doctrine. The program of the synthesis of analytical philosophy and hermeneutics offered by Ricoeur may be evaluated as a sufficiently valid and realizable approach when applied to the problem of the narrative identity as the expression of personal life unity.

注释,注释: Объектом исследования является сфера политики и политически мотивированного поведения различных субъектов политической деятельности. Предметом исследования является проблема разрешения конфликтов в политической сфере, связанных с противоречивостью ценностного содержания социально-политических действий. Подобные конфликты являются естественным условием функционирования политической сферы и напрямую зависят от тех или иных общественно-политических интересов и целей политических решений. Предмет исследования, как известно всегда содержит некоторый момент идеализации, связанный с выявлением сторон объекта исследования. Это достигается в статье рассмотрением известных этических концепций, анализом самих этих концепций под углом зрения представления в них абсолютистского и утилитарного подходов. На уровне решения об отдельных политических действиях предметом рассмотрения становятся конкретные модели принятия решений, основанные на предложенных в западной литературе методиках. Методология основана на применении системного метода рассмотрения общества, сравнительного анализа, истории этики и рассмотрении современных этических концепций, а также – рассмотрении пошаговых и ценностно-аналитических концепций принятия политических решений в конкретных обстоятельствах действия. Новизна исследования основана на рассмотрении проблемы принятия политических решений в связи с глобальными процессами в развитии общества и особенностями организации современной политической системы. В статье показывается, что политические интересы не всегда связаны с защитой интересов большинства членов общества, но часто выражают интересы групп. В силу этого партисипативная демократия является не только средством ограничения подобных манипуляций, но также призвана обеспечивать этическое влияние на политику на основе принципов открытости и дискурсивности. Это является одним из путей выявления ценностного содержания политических решений, и путем разрешения ценностных конфликтов в данной сфере. Также в статье предлагается к рассмотрению ряд моделей разрешения ценностных конфликтов путем анализа их реального ценностного содержания. Мы также показываем возможность выстраивания приоритетов применения абсолютистского и утилитарного подходов при принятии политических решений.

Abstract: The object of the research is the political sphere of the society and politically motivated behavior of the actors of polilitical activity. The subject of the research is the problem of conflict resolution in the political sphere associated with the contradictory value content of socio-political actions. The conflicts of this kind are a natural condition for the functioning of the political sphere and they are directly dependant on different social-political interests and political decision-making purposes. The subject of the research, as it is known, always contains some degree of idealization associated with the identification of the parts of an object under research. This is achieved by the authors of the article through considering well-known ethical concepts and analysis of these concepts from the point of view of absolutist and utalitarian approaches. At the level of decisions concerning particular political actions, the subject under review is a specific model of the decision making process based on the methods suggested in Western literature. The methodology is based on the application of the systems method of social researches, comparative analysis, history of ethics and analysis of contemporary ethical concepts as well as step-by-step and value-analytical concepts of the political decision making process under particular circumstances. The novelty of this research is based on the consideration of the political decision making process in relation to global processes in the development of society and peculiarities of the modern political system. The authors of the article demonstrate that political interests are not always associated with the protection of the interests for the majority of society members, but often represent the interests of particular groups. For this reason, participatory democracy is not only a mean of limiting such manipulations, but is also a remedy to make a certain ethical influence on politics based on the principles of openness and discourse. This is one of the ways to discover the value content of political decisions as well as to resolve value conflicts in this sphere. The authors of the article also offer a number of models for resolution of value conflicts through analysis of their actual value content. These models are to be considered and analyzed further. The authors also show that it is possible to range priorities in applying either absolutist or utilitarian approaches to the political decision making process. 

注释,注释: В статье делается попытка рассмотреть феномен этноса в горизонте философского постижения человека. Этнос является формой социального объединения людей. В этом смысле целесообразно изучать исторические судьбы этноса в рамках социальной философии. Однако без привлечения философско-антропологического знания трудно понять стойкость, внутреннюю «прочность» данного феномена. Несмотря на многочисленные прогнозы относительно ближайшей кончины этнических образований, растворения их в общем глобалистском потоке современные эксперты сталкиваются с «упрямым» сохранением «голоса крови». Оказавшись в новом историческом пространстве, этносы обретают неожиданную идентичность, но она отнюдь не оказывается нулевой. В статье применяются методы философско-антропологической рефлексии. Автор опирается на достижения классической философской антропологии, которая характеризует человека как особый род сущего. В статье в качестве опоры используется общефилософское постижение человеческой природы. Статья представляет собой первую попытку в посткантианской философии рассмотреть базовые характеристики этноса через призму философской антропологии. Это означает, что методологические принципы данного направления были распространены на изучение этноса, его специфики как социальной организации, отражения в нём человеческой природы, национального характера, исторических судеб этноса в транскультурной перспективе. Привлечение философской антропологии к постижению феноменологии этноса позволило в значительной степени расширить горизонт философской рефлексии об этнических проблемах, переосмыслить многие темы этнического знания.

Abstract: In this article the author attempts to examine the phenomenon of ethnos from the perspective of the philosophical comprehension of a human. Ethnos represent the form of social union of people. In this regard, it is relevant to study historical paths of ethnos within the framework of social philosophy. However, it is quite difficult to understand the inner strength and “resilience” of this phenomenon without the use of philosophical-anthropological knowledge. Despite of the multiple forecasts concerning the near end of ethnic formations and their dissolve in the global flow, the experts face the “stubborn” preservation of “call of the blood”. Finding themselves in the new historical realm, ethnoses attain an unexpected identity, but it certainly does not end up zeroed out. The core of this article is the general philosophical comprehension of human nature. This work represents the first attempt within the post-Kantian philosophy to examine the basic characteristics of ethnos through the prism of philosophical anthropology; it allowed expanding the horizon of philosophical reflection regarding the ethnic issues, and re-analyzing a number of topics on ethnic knowledge.

注释,注释: Последние десятилетия в России отмечены острой конфронтацией либеральных и консервативных ценностных установок. Российская культура в целом испытала влияние либерализма как одной из основных идеологий ещё в XVIII в. В начале следующего века она вдохновлялась европейскими лозунгами свободы, равенства и братства. Эти ценностные установки воплощались в нашей стране с огромным энтузиазмом. Универсальное либеральное послание использовало юридическое толкование свободы. Сама Конституция толковалась обычно как свод естественных и поэтому законных прав личности. Политики либеральной ориентации с 1991 г., оказавшись у власти, во многом определяли и культурную политику. Однако постепенно в обществе стали возобладать культурные установки консерватизма. В статье рассматриваются причины изменения прежнего курса, даётся анализ специфических консервативных ценностей в России. Отмечается глобалистский аспект этого феномена. Автор статьи использует, прежде всего, компаративистские методы, позволяющие сравнивать особенности консерватизма в России и Китае, даётся также характеристика ценностям консервативной культуры в США. Новизна статьи связана с попыткой показать политические и социокультурные сдвиги в общественном сознании России и сравнить их с аналогичными культурными ориентациями в других крупных странах, прежде всего, Китае и США. Автор доказывает, что, несмотря на сходство общих консервативных устремлений в современной политике, в каждой стране они приобретают особый облик, связанный с реальной политической и экономической ситуацией. Автор раскрывает различие российского и китайского консерватизма в современном мире. Сопоставление этих ценностных установок характеризует нынешнюю геополитическую ситуацию, позволяет дать прогноз на развитие данной тенденции в культурах ведущих стран мира и, таким образом, предвидеть социокультурные последствия консервативного курса.

Abstract: The past decades in Russia have seen a sharp confrontation between liberal and conservative values and attitudes. Liberally orientated politicians that came to power in 1991 in many respects determined the social course as well. But the conservative attitudes gradually came to the foreground in the society. The article discusses causes of the change of the previous course, analyses specific conservative values in Russia. The globalist aspect of this phenomenon is pointed out. The novelty of the article is related to an attempt at showing political and sociocultural shifts in the public consciousness of Russia and comparing them with analogous cultural orientations in other large countries, first of all, China and USA. The author demonstrates that despite the similarity of common conservative strivings in modern politics, they have differing aspects associated with the real political and economic situation.

注释,注释: Предметом данного исследования выступает понятие бесконечного (апейрон) в философии Плотина. Плотин предпринимает всестороннее и многоуровневое рассмотрение понятия бесконечного, прилагая его и к материи, и к числу, и к бытию. Таким образом, проблема бесконечного у Плотина может быть рассмотрена в трех аспектах: во-первых, бесконечное – как материя в умопостигаемом и чувственных мирах, во-вторых, — бесконечное как бесконечное число (проблема бесконечности в Уме), а в третьих, – проблема бесконечности Единого. В этой статье я остановлюсь на первом вопросе. Основным методом исследования является сравнительный историко-философский анализ текстов Плотина, Аристотеля, Симпликия и других античных авторов. Подобное исследование в отечественной науке предпринято впервые. Показано, что Плотин предлагает новое положительное понимание бесконечного, которое отсутствовало в мысли классической эпохи у Платона и Аристотеля, опиравшейся на пифагорейскую традицию. Плотин объявляет бесконечное необходимым метафизическим элементом как умопостигаемого мира (Ума и Души), так и чувственно воспринимаемого космоса.

Abstract: The subject of the present research is the concept of the infinite in Plotinus's philosophy acts. Plotinus undertakes comprehensive and multilevel consideration of concept infinite, applying it both to a matter, and to number, and to life. Thus, the problem infinite in Plotinus' teaching can be considered in three aspects: first, infinity as the matter in intelligible and sensual worlds, secondly, infinity as an infinite number (an infinity problem in the Mind), and in the third, the problem of infinity of the One. In this article the author focuses on the first question. The main method of research is the comparative historical-philosophical analysis of texts of Plotinus, Aristotle, Simplicius and other ancient authors. Similar research in domestic science is undertaken for the first time. It is shown that Plotinus offers a new positive understanding of the infinite which was absent in thought of the classical era in Platon's and Aristotle' teachings relying on Pythagorean tradition. Plotinus declares infinite a necessary metaphysical element of both the intelligible world (Mind and Soul), and sensually perceived Cosmos.

注释,注释: На историческом примере, исследованном Э. Кассирером в «Философии Просвещения» (1932), рассматривается становление классической эстетики в XVIII в. как своего рода образца, модели формирования гуманитарной науки. Опыт философии этого времени ценен и интересен тем, что он сложился до позитивизма, до того, как возникла и сформировалась своего рода «матрица», ставшая хрестоматийным представлением о науке и «едином научном методе», когда не только утверждался приоритет рационального знания, но и не утратило своей ценности гуманитарно-эстетическое знание как самостоятельный, особый тип науки. Это существенно обогащало категорию субъекта теории познания в целом, где его веками рассматривали только как предельную абстракцию – трансцендентальный субъект – главное условие получения истинного знания. В классической эстетике стремились само чувственное сделать достойным познания предметом, наряду с рациональным знанием. Это закладывало основы гуманитарного знания как самостоятельного типа науки, имеющего свою онтологию и, как следствие, свои принципы «научности», истинности, методы и методологию, философские предпосылки и историю развития. Прежде всего – это понимание особой роли и природы субъекта и объекта, как абстракций другого уровня – философско-эмпирического, где они представлены в культурно-историческом и социальном контексте, в системе ценностей и социальных норм. Рассматриваются позиции Кассирера, оценивающего идеи Н. Буало-Депрео, И. Гёте, Ф. Вольтера, Д. Дидро, Г. Лессинга, И. Канта, А. Шефтсбери, а также обоснование систематической эстетики у А. Баумгартена с его обращением к идеям Г. Лейбница и Х. Вольфа.

Abstract: The paper follows E. Cassirer’s exemplary study (Philosophy of the Enlightenment, 1932) of classical aesthetics making in the 18th century as a kind of a pattern, a model of forming of a branch in the humanities. Philosophical experience of that time is valuable and interesting because it had been formed before the emergence of positivism and the specific “matrix” that became later a notorious concept of science and “the unified scientific method”. During the Enlightenment the priority of rational knowledge is being established and the humanities, aesthetics in particular, do not loose their value as an independent, special type of scholarship. This considerably enriches the category of “subject” in the theory of cognition where it is for ages considered as an utmost abstraction — the transcendental subject — the main condition of true knowledge. Classical aesthetics aim to turn the very sensory into an object deserving cognition along with rational knowledge. This lays the foundations of knowledge in the humanities as an independent type of learning which has its own ontology and, as a consequence, its own principles, methods, methodology, philosophical premises and history. First of all, it is an interpretation of a special role and the nature of subject and object as abstractions of another level, a philosophic-empirical one, where they are presented in cultural, historical and social contexts, in the system of values and social norms. Cassirer’s views are under scrutiny to see how he treats ideas of N. Boileau-Despréaux, J. Goethe, Voltaire, D. Diderot, G. Lessing, I. Kant, A. Shaftesbury, and also an explanation of systematic aesthetics by A. Baumgarten who turns to G. Leibniz’s and Ch. Wolff’s ideas.

注释,注释: В статье делается попытка взглянуть на общие, особенные и универсальные механизмы преобразование различных политических культур в условиях политической глобализации.
Политологическое исследование трансформации политической культуры в процессе глобализации имеют особое значение. Так как трансформация различных политических культур в процессе политической глобализации может иметь неожиданные результаты.
Политическая культура современного мирового общества в условиях складывающихся глобальных отношений диалектически содержит в себе элементы традиционной политической культуры каждого конкретного государства. Концепция "Политическая культура" исследуется в рамках различных наук. Среди современных исследователей политической культуры выделяются труды А.А. Галкина, К.С. Гаджиева, В. Пантина, A. Дука, А.С. Панарина, Н. Скокa и др. Надо отметить, что понятие политической культуры используется и в нынешней политической науке для того, чтобы понять, что же различает политические культуры различных стран. В данной статье сделана попытка освещения сущности политической культуры, а в частности проблемы её формирования в современном азербайджанском обществе. Статья также рассказывает о различных подходах в исследовании политической культуры в Азербайджане.

Abstract: In his article Aliev makes an attempt to look at the general, special and universal mechanisms of transformation of the different political cultures in terms of political globalization.Political studies of the transformation of political culture in the globalization process are of particular importance because the transformation of different political cultures in the process of political globalization may lead to unexpected results.The political culture of the modern world in the society of global relations contains elements of traditional political culture of each particular state.The concept of "political culture" is investigated within the framework of the various sciences. It should be noted that the concept of political culture is used in the current political science to understand what distinguishes the political cultures of different countries. This article attempts to light the essence of political culture, and in particular the problems of its formation in modern Azerbaijani society. The author of the article also talks about the different approaches to the study of political culture in Azerbaijan.

注释,注释: В статье анализируются две книги, которые выпущены в Институте философии РАН, П. Рикёр «Человек. Общество. Цивилизация. Современная философия» (М.: Канон+, 2015) и «Человек вчера и сегодня: междисциплинарные исследования. Вып. 8» (М.: ИФ РАН, 2014).
Основное внимание уделено монографии, посвящённой выдающему философу мирового значения Полю Рикёру. В размышлении над книгой предпринимается попытка выделить в каждой статье наиболее значительные и прорывные идеи, связанные с оценкой и развитием многообразных философских концептов Рикёра. Этот фундаментальный труд под руководством крупного специалиста по зарубежной философии И.С. Вдовиной, объединивший усилия самых разных специалистов, несомненно, станет предпосылкой для более углублённого изучения актуальных мировоззренческих проблем нашей эпохи.
Сборник «Человек вчера и сегодня: междисциплинарные исследования. Вып. 8» под редакцией М.С. Киселевой посвящён теме экзистенциального выбора. Авторы сборника проводят теоретические и методологические исследования практик выбора, опираясь на тексты Августина, Абеляра, С. Кьеркегора, Ж.-П. Сартра, А. Камю, Ф. Достоевского, Н. Бердяева, Д. Чижевского и обращаясь к современным жизненным реалиям. В оценке научных трудов используются подходы персонализма, экзистенциализма и феноменологии. Актуализируются разнообразные философские практики, позволяющие обеспечить диалог идей в творчестве П. Рикёра. Применяется междисциплинарный подход к анализу проблематики личного жизненного и интеллектуального выбора. Новизна материала обусловлена стремлением отразить всё многообразие философских идей П. Рикёра. Они сохраняют свою значимость и в новом столетии. Опыт осмысления различных философских сюжетов и тем в работах Рикёра поднимает философскую рефлексию на новый уровень, позволяет соотнести её с современным философским знанием. Новизна в трактовке темы выбора связана с анализом альтернативных решений, которые приходится принимать зачастую в ситуации абсурда.

Abstract: The article analyzes two books published by the Institute of Philosophy of the RAS, P. Ricoeur «Chelovek. Obshchestvo. Tsivilizatsia. Sovremennaya filosofia» [Man. Society. Civilization. Modern philosophy] (M.: Kanon+, 2015) and «Chelovek vchera i segodnya [Man yesterday and today]: interdisciplinary studies. Issue 8» (M.: IPhRAS, 2014).Much attention is paid to the monograph dedicated to Paul Ricoeur, a prominent French philosopher. Reflecting on the book, the author attempts at singling out in each essay the most significant and breakthrough ideas related to evaluation and development of multiple philosophical ideas of Ricoeur. This fundamental work guided by Prof. I.S. Vdovina, a major specialist in world philosophy who united the efforts of various specialists, will undoubtedly be a prerequisite for deeper research into topical worldview problems of our time.The book «Chelovek vchera i segodnya [Man yesterday and today]: interdisciplinary studies. Issue 8» edited by M.S. Kiseleva deals with the theme of existential choice. The authors are engaged in theoretical and methodological studies of choice practices, based on the texts by Augustine, Abelard, S. Kierkegaard, J.-P. Sartre, A. Camus, F. Dostoyevsky, N. Berdyaev, D. Chizhevsky and turning to modern live phenomena.The approaches of personalism, existentialism and phenomenology are employed in assessment of scientific works. Varied philosophical practices are actualized, permitting to ensure the dialogue of ideas in the works of P. Ricoeur. The interdisciplinary approach to analysis of the problems of personal life and intellectual choice is used.The novelty of the material is conditioned by the desire to present the whole diversity of the philosophical ideas of P. Ricoeur. They remain significant in the new century, too. The experience of interpreting various philosophical themes in the works by Ricoeur raises philosophical reflection onto a new level, permits to correlate it with modern philosophical knowledge. The novelty in approaching to the theme of choice is related to analysis of alternative decisions that often have to be made in the situation of absurdity.

注释,注释: Жизнь настоятельно требует разработки Концепции о сакраментальном состоянии исторической России, которое сближает её не только с остальной Европой, но и с исламом Востока, и с иудейством Израиля. Это объективно необходимое сближение позволяет угадать и «общий ход вещей», и высказать предположение об огромном значении случайности, которая формирует мистический опыт проявления триады «тело – душа – дух» в российском контексте. Его центральный символ – «абсолютное начало культуры», создавшее «Ключи России». Итоговая гипотеза вводит в науку интегральные категории «ключи» и «ключимость», указывает на актуальную идею о том, что российская филология становится ведущей идеей превращения многострадальной страны в духовное достоинство мира. Автор пытается выразить некое мистическое чувство, которое давно зародилось у его душе и оказывается созвучным российской словесности. Именно поэтому он убеждён, что литература и её осмысление могут оказаться путеводной нитью в постижении судьбы и жребия России, анализа противоречий ее исторического предназначения. Отдавая должное христианству, которое совершило переворот в духовном ареале планеты, автор старается приблизиться посредством ряда объяснений к пониманию сакрального «краеугольного камня» Российского Дома.

Abstract: Today's realities require a new Concept on the Sacramental State of Historical Russia to bring Russia close not only to the rest of Europe but also Islamic East and Judaic Israel. This reasonably required approximation allows to both figure out 'the general course of nature' and make an assumption about the tremendous role of chance which forms the mystical experience of the 'body-soul-spirit' triad in the Russian context. The central symbol thereof is the 'absolute beginning of culture' creating the 'Keys to Russia'. The final hypothesis introduces the integral categories of 'keys' and 'keyness' into the science and points out that Russian philology is becoming the leading idea of turning the long-suffering nation into the world spiritual force. The author of the article tries to express the mystical feeling which he has conceived and which has turned out to be in tune with the Russian language arts. This is the reason why he is so sure that literature and interpretation of literature may turn out to be the Ariadne's thread in understanding the fate and destiny of Russia and analyzing its historical contradictions. Paying tribute to Christianity which created the revolution in the spiritual areal of the planet, the author of the present article tries to come close to understanding the sacral 'cornerstone' of the Russian House through a series of explanations. 

注释,注释: Автор проводит различие между понятиями «коммуникация» и «общение». Коммуникация – это менее всего лишь процесс обмена информацией. Речь идёт о субъект-субъектном взваимодействии, когда агенты общения вступают в ответственный и содержательный диалог. Любой коммуникативный акт предполагает наличие обратной связи, осмысленной реакции на сообщение. С точки зрения дискурсивной теории, общение и коммуникация представляют собой два уровня коммуникативных процессов в культуре, составной частью которой является когниция – интеллектуально-эмоциональное освоение мира. Дискурс – это один из «возможных миров» многосложной структуры. Автор обращается к различным аспектам лингвистической теории. Он использует также герменевтическую технику, которая позволяет проникнуть в глубины смысла. Новизна подхода состоит в разведении сходных лингвистических понятий и выявлении глубинного смысла коммуникации. Содержательную сторону коммуникативного процесса составляет расшифровка глубинных и невидимых ассоциативно-смысловых связей между знаками первичного означивания. Особое значение в статье имеют дискурсивно-мыслительные процессы этнокультурного характера.
Статья была опубликована в Сборнике докладов I Международной научной конференции Российского нового университета «Текст: восприятие, информация, интерпретация» (Москва, 27-28 мая 2002 г.).

Abstract: The author differentiates between the concepts "communication" and "communication". Communication is least of all only process of exchange of information. It is about subject - a subject vzvaimodeystviye when agents of communication enter responsible and substantial dialogue. Any communicative act assumes existence of feedback, intelligent reaction to the message. From the point of view of the diskursivny theory, communication and communication represent two levels of communicative processes in culture which component is the kognition – intellectual and emotional development of the world. The discourse is one of "the possible worlds" of polysyllabic structure. The author addresses various aspects of the linguistic theory. He uses also hermeneutical equipment which allows to get into sense depths. Novelty of approach consists in cultivation of similar linguistic concepts and identification of deep sense of communication. The substantial party of communicative process is made by interpretation of deep and invisible associative and semantic communications between signs of primary oznachivaniye. In article diskursivno-thought processes of ethnocultural character have special value.Article has been published in the Collection of reports of the I International scientific conference of the Russian new university "the Text: perception, information, interpretation" (Moscow, May 27-28, 2002).

注释,注释: Известный русский философ М.О. Гершензон рассматривает душевную драму Гоголя, но отвергает сложившуюся в литературе точку зрения о конфликте писателя с В.Г. Белинским. По мнению Гершензона, в отечественной литературе нет другого произведения, кроме «Выбранных мест из переписки с друзьями», в котором так целостно и беззаветно звучала бы тема благородного служения обществу. Как и Белинский, Гоголь, по мнению автора, исповедовал исключительный общественный идеализм
Вместе с тем в статье нет стремления устранить разногласия между писателем и критиком. Взгляды Гоголя выросли из особенного его художественного дарования. Мировоззрение писателя имело, по словам философа, два полюса: непоколебимый консерватизм в отношении ко всей материальной действительности и самый смелый радикализм в отношении к человеческому духу. В статье утверждается особенность внутреннего конфликта Гоголя. Обладая сильным художественным талантом, он неустанно трудился. В нём парадоксальным образом сочеталась пламенная мечтательность и сама трезвая практичность. Взгляды писателя были утопичны. Но в этом и сила его художественного гения.
Новизна статьи заключается в попытке устранить несправедливую оценку творчества Гоголя, который будто бы предал освободительные идеалы. Оценивая творчество Гоголя, философ не пытается сгладить внутренние противоречия писателя. Но Гершензон по-своему видит существо общественного конфликта, который отразился в его творчестве.

Abstract: The famous Russian philosopher M. O. Gershenzon considers the sincere drama of Gogol, but rejects the point of view which has developed in literature on the conflict of the writer with V. G. Belinsky. According to Gershenzon, in domestic literature there is no other work, except "The chosen places from correspondence with friends" in which so completely and selflessly the subject of noble service to society would sound. As well as Belinsky, Gogol, according to the author, professed exclusive public idealismAt the same time in article there is no aspiration to eliminate disagreements between the writer and the critic. Gogol's views have grown from his special art talent. The outlook of the writer had, according to the philosopher, two poles: unshakable conservatism in the attitude towards all material reality and the most courageous radicalism in the attitude towards human spirit. In article feature of the internal conflict of Gogol is approved. Having strong art talent, he constantly worked. In him paradoxically ardent pensiveness and a sober practicality was combined. Views of the writer were utopian. But in it and strength of his art genius.Novelty of article consists in attempt to eliminate an unfair assessment of creativity of Gogol who as if has betrayed liberating ideals. Estimating Gogol's creativity, the philosopher doesn't try to smooth internal contradictions of the writer. But Gershenzon in own way sees a being of the public conflict which was reflected in his creativity.

注释,注释: В статье представлен сравнительный анализ западного антигуманизма в его основных проявлениях – реактивном, технократически-апологетическом и критическом, и незападного гуманизма как реитерации важности так и неосуществленных гуманистических принципов в отношении лиминальных субъектов модерности, лишавшихся права считаться людьми. Автор подробно останавливается на пересечениях и расхождениях между западными теориями аффекта и деколониальной геополитикой и телесной политикой знания, ощущения и бытия, показывая, что многие «открытия» аффективного поворота уже давно были представлены в незападном теоретизировании, хотя и оставались неизвестными или нелегитимными в глазах мейнстримовской науки. Особую остроту эта проблема обрела в рамках дискуссии о человеческом, природном и животном, децентрации человека как вида и стирания и расшатывания казалось бы незыблемых модерных границ и иерархий между человеческим и природным. Во второй части статьи речь идет о дальнейшей проблематизации границы между человеком и животным в рамках так называемого «аутистского взгляда», который может выражаться как в форме научного эксперимента, так и в форме перформанса, которая всё же зачастую оказывается более результативной.

Abstract: The article offers a comparative analysis of largely Western post-anthropocentric antihumanism in its main versions – reactive, technocratically apologetic and critical, and the non-Western humanism as a reiteration of the importance of humanist premises that have never been fulfilled in relation to liminal subjects of modernity deprived of their right to be considered human. The author discusses in detail the intersections and divergences between the Western theories of affect and the decolonial geopolitics and body-politics of knowledge, being, perception, demonstrating that many “discoveries” of the affective turn have been long ago represented in the non-Western theorizing remaining unknown or non-legitimate in the eyes of the mainstream scholarship. This problem has become particularly acute in the context of the discussion of the human, natural and animal, the decentration of the human being as a species and the erasing and destabilizing of the seemingly stable modern boundaries and hierarchies between the human and the natural. The second part of the article focuses on the further problematization of the border between humans and animals in the frame of the so called “autistic regard” which may be expressed both in the form of a scientific experiment and in the form of a performance which is often more successful.

注释,注释: В работах известного исследователя Р.М. Перельштейна рассматриваются архетипические темы киноискусства. Он неизменно исследует эти топики как своеобразный код, позволяющий войти в мир идей авторов того или иного художественного фильма. Так автору книги "Видимый и невидимый мир в киноискусстве" Р.М. Перельштейну удаётся раскрыть драматургические замыслы ряда значительных достижений киноискусства XX века. В своё время Ференц Лист назвал свои 12 этюдов «трансцендентными». О чём же трансцендентальный кинематограф, который анализирует Р.М. Перельштейн? Автор использует мировые духовные традиции, позволяющие кинематографу «потаённой сердечной глубины» прикоснуться к внутреннему миру человека. В рецензии показано, что книга Р.М. Перельштейна посвящена неразрывной связи невидимого и видимого, внутреннего и внешнего. Автор рассказывает о фильмах, в которых есть благодатное созерцание. Обозначено, что большинство современных фильмов о «внешнем». Тем ценнее опыт анализа роптаний души, вершинных состояний духа, о которых идёт речь в книге Р.М. Перельштейна.

Abstract: Works of a famous researcher Roman Perelshteyn focus on archetypical themes of cinematographic art. Perelshteyn studies these topics as a certain code giving us an insight into the world of a filmmaker. For instance, in his book 'Visible and Invisible Worlds in Cinematographic Art' Roman Perelshteyn manages to reveal dramaturgical intentions of a number of significant achievements in the cinematographic art of the XXth century. At his time Ferencz Liszt called his 12 etudes 'transcendental'. So what does this transcendental cinematography being analyzed by Roman Perelshteyn tell us about? The author applies universal spiritual traditions allowing the cinematography of the 'shadowed heart depths' to contact with the human inner world. In her critical review Mirkina demonstrates that the book of Roman Perelshteyn is devoted to the unbreakable bond between the visible and invisible, inner and outer. The author tells us about the movies that have the 'spiritual contemplation' as part of them. It is also indicated that the majority of modern films are about the 'outer'. However, this makes the analysis of spiritual requests and supreme states of mind discussed by Roman Perelshteyn even more precious. 

注释,注释: В статье рассматривается проблема противостояния личности и общества в произведениях художественной литературы на примере сопоставления повести М. Булгакова «Собачье сердце» и рассказа Абэ Кобо «Тиннюся». Делается акцент на социокультурном контексте этих работ, написанных в переломные в мировоззренческом отношении эпохи, которые сопровождались тотальным ценностным хаосом: переход к устройству социалистического уклада в СССР и «поворот» к демилитаризации и демократизации Японии после Второй мировой войны. В обоих случаях проблемы психологии и поведения людей в периоды социальных катаклизмов осмысливаются и интерпретируются Абэ и Булгаковым в художественной форме фантастической аллегории и гротеска. Автором использован эмпирико-герменевтический метод, т.е. метод корректного описания и толкования конкретных источников, а также диалектический метод в сочетании с принципом комплементарности. В статье впервые в истории отечественного литературоведения и японоведения сопоставлены и проанализированы работы Абэ Кобо и Михаила Булгакова с культурологической, социологической и философской точки зрения; впервые для подобного анализа привлечены зарубежные, в том числе оригинальные японские философские, социопсихологические и культурологические источники.

Abstract: The article is devoted to the problem of the opposition between personality and society in literature based on the example of Mikhail Bulgakov's novel 'Heart of a Dog' and Abe Kobo's short story 'Tinnyusia'. The emphasis is made on the socio-cultural environment when those works were written because they were written at critical epochs of the paradigm shift accompanied with the total chaos of values. Those were the periods of Russia's becoming socialist USSR and Japan's 'turn' to demilitarization and democratization after the Second World War. In both cases psychology and behavior of people during social cataclysms were viewed and interpreted by Abe and Bulgakov through fantastic allegory and grotesque. In their research the authors of the present article have applied the empirical-hermeneutic method, i.e. the method of the correct description and interpretation of particular sources, as well as the dialectic method combined with the complementarity principle. This article is the first one in the history of Russian literary studies and Japanese studies to compare and analyze creative work of Abe Kobo and Mikhail Bulgakov from the cultural, sociological and philosophical points of view. For the first time in the academic literature the authors have also referred to foreign philosophical, socio-psychological and cultural sources including original Japanese texts. 

注释,注释: Статья представляет собой размышление о патриотичности М.Ю. Лермонтова в общечеловеческом контексте. Заявленная тема изоморфна по своей сути: два организма – личный и общественный – включены во вселенский контекст становления интегральной информационной эпохи. В своём начальном выборе она обращает внимание на особую актуальность интегральной лермонтовской патриотичности, которая есть не только любовь к двум его отчизнам – России и Шотландии, но и ко всем отечествам народов мира. Автор опирается на анализ личности и жизненного пути М.Ю. Лермонтова, его поэзии, а также философских работ о нём. Концепция востребована комплексным понятием «ключимость» (совокупность ключевых слов), которое обладает как индивидуальным и национальным содержанием, так и космизмом. Включаясь в поиск отчизнолюбия, автор увидел разницу в понятиях «родина», «отечество», «Россия», рассмотрел спорный вопрос по поводу стихотворения «Прощай, немытая Россия…» (1841). Автором исправлена ошибка: вместо прилагательного «немытая» у Лермонтова значилось слово «немотная» (от слова «немота»). Свежо прояснены у Лермонтова понятия «боголюбие», «дуэль», «космический патриотизм».

Abstract: This article contains the author's thoughts on patriotism of Mikhail Lermontov in terms of universal values. The declared topic is isomorphic by definition: two bodies, personality and society, are involved in the universal context of the development of the integral information epoch. Initially, the article is focused on the importance and relevancy of the integral patriotism of Lermontov that involves not only his love for the homelands, Russia and Scotland, but also love for the homelands of all nations on earth. The author bases his research on the analysis of Mikhail Lermontov's personality, life path and poetry as well as philosophical researches thereof. The topic is important because it shows the keyness (i.e. combination of key words) of Lermontov's works that reflects both individual and national content and cosmism. Analyzing the topic of love for homeland, the author differentiates the terms 'nativeland', 'fatherland', 'Russia' and touches upon the controversial poem 'Farewell! - unwashed, indigent Russia' (1841). The author corrects the mistake, in his opinion, Lermontov meant 'nemotnaya' (from the Russian 'nemota' - 'voicelessness') instead of 'nemytaya' which means 'unwashed'. The author also analyzes the terms 'love for God', 'duel' and 'cosmic patriotism' in Lermontov's works. 

注释,注释: Статья посвящена сравнению и анализу различных подходов к «философии языка». Научные размежевания касаются, к примеру, проблемы происхождения языка. Здесь сразу обнаруживаются серьёзные противоречия между исследователями. Характеризуются также расхождения между спекулятивной философией, основанной на созерцании и наблюдении, и аналитической философией, которая базируется на достигнутых языковых результатах. В статье разграничиваются разные философские подходы к языку. Рассматриваются виды, теории и нормы значения. Уделяется особое внимание проблеме интенциональности и речевым актам. Используются методы, которые позволяют не просто анализировать связь мышления и языка, а выявлять конституирующую роль языка, слова и речи в различных формах дискурса, в познании и в структурах сознания и знания. В статье проводится различие между классической философией, которая объясняла происхождение языка по природе и по взаимосвязи языка и мышления, и современным толкованием проблем языка. Отмечается, что В. Гумбольдт понимал язык как органон рассудка. Особо подчёркивается роль Ф. Ницше, который пришёл к убеждению, что все отклонения от истины связаны с заблуждениями, исходящими из повышения роли слов-фикций. Значительное место уделено дефинициям, дискрипциям и референциям.

Abstract: The article is devoted to comparison and the analysis of various approaches to "language philosophy". Scientific the language origin problem concern delimitation, for example. Here at once serious contradictions between researchers are found. Also divergences between the speculative philosophy based on contemplation and supervision and analytical philosophy which is based on the reached language results are characterized. In article different philosophical approaches to language are differentiated. Types, theories and standards of value are considered. The special attention to a problem of an intentionality and to speech acts is paid. Methods which allow to analyze not simply communication of thinking and language, and to reveal the constituting role of language, the word and speech in various forms of a discourse, in knowledge and of structures of consciousness and knowledge are used. In article distinction between classical philosophy which explained a language origin by the nature and on interrelation of language and thinking, and modern interpretation of problems of language is carried out. It is noted that V. Humboldt understood language as a mind organon. The role of F. Nietzsche who came to the conclusion is highlighted that all deviations from truth are connected with the delusions proceeding from increase of a role of words-fiktsy. The important place is given to definitions, descriptions and references.

注释,注释: Как известно, психоанализ существует в трёх вариантах – философский, клинический и прикладной. В последнем случае речь идёт о своеобразном исследовании художественных, политических и массово-психологических процессов. Психоаналитические идеи могут быть использованы в сфере философии, социологии, искусства и религии. Фройд заложил основы патографии – одной из прикладных дисциплин психоанализа, изучающей и интерпретирующей биографии писателей, учёных, художников, политических деятелей. Перу создателя психоанализа принадлежат известные патографические исследования, посвящённые Леонардо да Винчи, Ф.М. Достоевскому, В. Вильсону. Патография – специфический метод и жанр психологического и патопсихологического анализа, описания жизни и творчества харизматических личностей, художников, учёных, писателей, политических и религиозных деятелей. Психоанализ литературы представлен в данном случае серией рецензий автора на спектакли, кинофильмы и другие произведения искусства. Автор использует методологию философской антропологии, психоанализа и герменевтики. Он стремится проанализировать произведения искусства с точки зрения психологических механизмов, которые выявлены психоанализом. Впервые в отечественной литературе психоанализ широко применяется для изучения литературных произведений. Автор рассматривает сюжеты, которые легли в основу спектаклей, кинофильмов и опер, исследует мотивы поведения литературных персонажей, раскрывает тайны психики через призму психоаналитических открытий. Каждый отклик на ту или иную постановку можно назвать своеобразной метафизической зарисовкой.

Abstract: It is known that psychoanalysis exists in three options – philosophical, clinical and applied. In the latter case it is about a peculiar research of art, political and mass and psychological processes. Psychoanalytic ideas can be used in the sphere of philosophy, sociology, art and religion. Freud laid the patography foundation – one of applied disciplines of psychoanalysis studying and interpreting biographies of writers, scientists, artists, politicians. Peru the founder of psychoanalysis possesses the known patografichesky researches devoted to Leonardo da Vinci, F.M. Dostoyevsky, V. Wilson. Patography – a specific method and a genre of the psychological and patopsikhologichesky analysis, description of life and creativity of charismatic persons, artists, scientists, writers, political and religious figures. Psychoanalysis of literature is presented in this case by a series of reviews of the author of performances, movies and other works of art. The author uses methodology of philosophical anthropology, psychoanalysis and a hermeneutics. He seeks to analyse works of art from the point of view of psychological mechanisms which are revealed by psychoanalysis. For the first time in domestic literature psychoanalysis is widely applied to studying of literary works. The author considers plots which formed the basis of performances, of movies and operas, investigates motives of behavior of literary characters, reveals secrets of mentality through a prism of psychoanalytic opening. It is possible to call each response to this or that statement a peculiar metaphysical sketch.

注释,注释: В статье делается попытка ответить на вопрос: какая связь существует между философией и литературой? И в том и в другом случае речь идёт о глубинном личностном творчестве. Многие произведения поэзии мы называем философскими. В то же время философские мысли и идеи находят выражение в художественной форме с использованием образов и других выразительных средств, которые присущи искусству. Мы знаем философские произведения, которые изложены художественным языком. К примеру, древнеримский философ Тит Лукреций Кар написал философскую поэму «О природе вещей». Однако между философией и литературой можно обнаружить разнообразные и сложные связи. Автор ставит своей задачей выявить сходство и различие, существующие между философией и литературой как в отношении их предмета, так и языка. Автор использует методы различных направлений современной философии. Анализируя текст, он обращается к приёмам герменевтики и структурализма. При анализ философских проблем обращается к философской антропологии, лингвистической философии. Новизна статьи обусловлена попыткой показать, что литература нередко выступает как своеобразный аватар философии. В то же время можно видеть такую инверсию и применительно к философии, которая максимально сближается с литературой. Автор в этой связи рассматривает не только близость философии и литературы, но и их взаимные угрозы. Этот конфликт зародился уже в древние времена. Различные формы миропостижения находятся в состоянии конкуренции, оспаривая право своих мнимых союзников на абсолютный приоритет в раскрытии тайн и парадоксов мира. Особое внимание автор уделяет также аксиологическому измерению проблемы.

Abstract: The author of the article attempts to answer a question becomes: what communication exists between philosophy and literature? Both in that and in other case it is about deep personal creativity. Many works of poetry we call philosophical. At the same time philosophical thoughts and ideas find expression in an art form with use of images and other means of expression which are inherent in art. We know philosophical works which are stated by art language. For example, the ancient Roman philosopher Tit Lucretius Kar wrote the philosophical poem "About the Nature of Things". However between philosophy and literature it is possible to find various and difficult communications. The author puts the task to reveal the similarity and distinction existing between philosophy and literature as concerning their subject, and language. The author uses methods of various directions of modern philosophy. Analyzing the text, he addresses to receptions of a hermeneutics and structuralism. At the analysis of philosophical problems addresses to philosophical anthropology, linguistic philosophy. Novelty of article is caused by attempt to show that literature quite often acts as a peculiar avatar of philosophy. At the same time it is possible to see such inversion and in relation to philosophy which as much as possible approaches with literature. The author in this regard considers not only proximity of philosophy and literature, but also their mutual threats. This conflict arose already in ancient times. Various forms of a miropostizheniye are in a condition of the competition, challenging the right of the imaginary allies for an absolute priority in disclosure of secrets and paradoxes of the world. The author pays special attention to also axiological measurement of a problem.

注释,注释: Дискуссия вокруг идеи единства человеческой истории ведется уже больше века. В статье эта проблема ставится в контексте мысленного эксперимента какова была бы судьба цивилизации при безусловном принятии доктрины «общей цели истории». Предмет исследования – истоки этой идеи в культуре сообществ и в сознании отдельных людей, живущих в разные времена и в разных «странах». Предпринята попытка показать амбивалентность идеи единства, внутри которой обнаруживаются ее прямые антиподы. Метод – мысленный эксперимент, исполненный в жанре «фэнтези» с использованием приёмов остранения и разорванной коллажной композицией. В тексте приводятся как обоснования идеи единства истории, так и ее опровержения, причем вторые тесно связаны с первыми и следуют из них. Оба взгляда на историю исторически возникают в разных вариантах, а их противоречивое взаимодействие и служит основой развития цивилизации, и причиной ее вырождения. Основной вывод: есть проблема, но нет решения, нужны новые дискуссии.

注释,注释: Автор статьи размышляет о движущих факторах социального развития. В полемике с участниками дискуссии, которая ведется на страницах «Литературной газеты» он настаивает на том, что в перечне движущих сил современного прогресса нельзя не учитывать экономические интересы. Опираясь на современные труды видных экономистов, автор показывает, что идея ценности интересов имеет продолжительную историю. Многие европейские мыслители настойчиво и отчаянно критиковали человеческие страсти как жертвы аморальности. Алчность и накопительство оценивались как пороки. Однако постепенно эта критика переросла в своеобразную апологию эгоистических интересов. Этот общественный перелом в настроениях и привёл, в конечном счете, к появлению капитализма и сего своеобразного триумфа. Различные современные трактовки капиталистической конкуренции вызывают подчас консервативные настроения, идеализацию времени «человеческих страстей», когда существовало определенное волшебство мира. Однако современный мир невозможен без идеи предпринимательства, конкуренции, эгоистических интересов. Таким образом, для усиления социальной динамики важны три фактора – экономические интересы, право и мораль, то есть ценностные ориентации. Метод анализа связан с принципом историзма. Автор стремится показать, как в истории европейской мысли мучительно осмысливались эти вопросы в тех или иных исторических условиях. Вместе с тем исследователь опирается на аксиологические принципы. Он, таким образом, анализирует современные ценностные ориентации. Наконец, в статье использованы методы феноменологии, которые позволяют выявить сущность базовых основ юриспруденции. Новизна статьи в содержательном критике тех авторов, которые, во-первых, упускают из виду ключевую роль экономических интересов в динамике современного мира. Автор также оспаривает идею контроверзы ценностей и права. Попытка выбрать из этой пары какой-то один фактор, который будто бы обладает неоспоримой эффективностью, неверны. На самом деле для общественного развития важно не противостояние ценностей и закона, а их союз, совместная направленность на идею прогресса. Автор показывает, что апелляция к истории политических и юридических идей неоспоримо подтверждает это положение. Таким образом, стабильность общества зависит не от усиленной опоры на один из названных факторов, а на сбалансированное их использование.

注释,注释: Статья посвящена анализу трёх исследований, которые позволяют расширить представление о том, что такое «эстетический опыт». Речь в этих книгах идёт не столько о классической эстетике, сколько о тех переменах, которые позволяют соотнести данную эстетическую категорию с современной творческой практикой. В частности, отмечается весьма значительное влияние на нынешнюю эстетику феномена перформативности. В статье показано, что новый эстетический опыт, с одной стороны, возродил интерес к давним традициям искусства, а с другой стороны, преобразовал представление о социальной реальности и способах воплощения жизненных процессов в искусстве. Методы анализа материалов названных исследований связаны с «нарративным поворотом» в философии истории, с «антропологическим поворотом» в историописании. В материале использованы также приёмы эстетического анализа новых художественных явлений. Новизна статьи обусловлена тем, что в ней рассматривается будущее историографии и философии искусства. Раскрывается широкий круг форм исторической репрезентации. Идентифицированы общие схемы и стратегии, которые в совокупности могли бы быть сведены вместе и отождествлены как «историческая поэтика». Отмечено, что эти схемы и стратегии всегда существовали в исторических романах, в изящных искусствах, спектаклях, исторических музеях и в самой историографии.

Abstract: The article analyzes three research works that permit to expand the idea of what «aesthetic experience» is. The books deals not so much with classical aesthetics, but more with the changes that allow correlation of this aesthetic category with modern creative practice. In particular, a significant influence of the phenomenon of performativity on present-day aesthetics is noted. The article shows that new aesthetic experience, on the one hand, renewed the interest to artistic traditions, and on the other, transformed the understanding of social reality and ways of embodying life processes in art.Methods of analyzing the materials of these research works are related to the «narrative turn» in the philosophy of history, to the «anthropological turn» in historical description. The material also uses methods of aesthetic analysis of new artistic phenomena.The novelty of the article is conditioned by the fact that it discusses the future of historiography and philosophy of art. A wide circle of forms of historical representation is shown General schemes and strategies which in totality could be put together and identified as «historical poetics» have been identified. As is pointed out, these schemes and strategies have always existed in historical novels, in fine arts, performances, historical museums, and in historiography itself.

注释,注释: Обращается внимание на определенный рост научного интереса к игре как к феномену и метафоре современной западной культуры. Феномен игры рассматривается как теоретический предмет (существует множество теорий игр), но эти теории часто используются и на практике, поскольку метафора игры доказала свою эвристическую полезность, предлагая современную систему взглядов, вполне пригодных для их применения в исследовательской работе. Автор очерка ставит задачу проследить процесс изменения научного интереса к концепции игры и процесс формирования концепции игры как феномена и метафоры современной (пост)модерной культуры Запада. Современная западная культура определяется автором как (пост)модернистская. С этой точки зрения он сравнивает эту культуру с игрой, с комплексом игр без всякой цели, без трансцендентного назначения, хотя имеются определенные правила игры, которые игроки обязаны соблюдать. Научный интерес Запада к игре как к феномену и метафоре сегодня отражает отношение этой культуры к самой себе как к игре. Сегодня невозможно представить западный дискурс в любой области исследований без обращения к феномену игры – например, в таких далеких от игры сферах, как теории языка, культуры, экономики, политики и т.д. Поскольку (пост) модернистская культура может быть описана в терминах игры, следовательно, (пост)модернистская культура может выразить себя через игру.

注释,注释: Статья посвящена анализу мазохистского характера в творчестве американской исследовательницы К. Хорни. Рассматривая эту концепцию, автор проводит различие между пониманием мазохизма в классическом психоанализе и неофрейдизме. З. Фрейд связывал генезис этой психологической структуры с тайной детского психосексуального развития. Однако он вовсе не сводил суть мазохизма к сексуальному феномену, как считала Хорни. В противовес Фрейду Хорни рассматривает мазохизм в социальном контексте. Его суть она усматривает в конфликте личностей. В процессе жизни люди демонстрируют разные установки – приобщение к реальности или бегство от неё, усиление личностного ядра или устранение индивидуальности. Специфику мазохизма К. Хорни усматривает в эскапизме, в устранении личностного начала. При такой трактовке снимается главный парадокс мазохистского характера – сочетание страдания и наслаждения. В статье используются психологические методы анализа установок и механизмов. Автор прибегает также к применению методов философской антропологии. Опирается на методы неофрейдизма и учитывает в этом аспекте достижения социальной психологии. Новизна статьи в попытке целостной характеристики концепции мазохизма у К. Хорни. Впервые в отечественной философской и психологической литературе дается развёрнутая аналитическая оценка её взглядов. Сопоставляя фрейдистскую и неофрейдисткую трактовку мазохизма, автор обращает внимание на ошибки К. Хорни в оценке этого феномена.

注释,注释: Статья посвящена историко-философскому анализу насущной темы философии культуры изучению антропологического измерения культуры. Многие культурфилософы, следуя традиции М. Шелера, который представил внушительный реестр образов человека, как они выявлялись в ходе философско-антропологической экспертизы. В 1984 году во Франции вышла книга известного французского социолога А. Жакара «Изобрести человека» . Он был убежден в том, что успехи науки позволяют отказаться от традиционной модели человека, поскольку позволяют его пересотворить, создать по новым лекалам. Сходный проект был придуман еще раньше, в 1972 году. Правда, речь в нём шла не о преображении человека с помощью новейших технологий. Его автор – Марсель Боль де Баль – профессор Свободного университета в Брюсселе, автор множества статей и ряда книг по философии культуры. Этот исследователь задумался, каким станет образ европейца в результате обычной культурной эволюции через четверть века. Автор использует исторический метод, позволяющий рассмотреть основные тенденции европейского культурного развития. Он применяет также методику анализа культурной динамики. В ряде случаев автор статьи обращается к методологии философско-антропологического постижения проблемы. Новизна замысла заключается в постановке вопроса об антропологическом измерении культуры с учётом современных подходов к проблеме. Статья содержит критический анализ концепции Марселя Боль де Баля, показывает иллюзорность такого рода экспертиз, соотнесённых с плавным общественным развитием культуры. Французскому исследователю было трудно угадать, какой станет Европа в конце XX века. Однако в его работе есть продуктивные мысли о самих механизмах культуры и возможностях ее типологизации.

注释,注释: Тема страдания в постмодернизме получила разностороннюю характеристику. По разному поводу и с разными целями к этой проблеме обращались Ж. Батай, Ж. Бодрийяр, Ж. Делёз, С. Жижек, Ж.-Ф. Лиотар. Философы стремились найти истоки страдания, причины всеохватности этого чувства, выявить социальное измерение данного переживания, сравнить мазохизм с садизмом. В статье показано, что тема садизма получила широкое толкование в связи с изучением феномена власти. Мыслители пытались найти в работах классической философии обоснование властолюбия и дать широкое толкование насилию. Властолюбие всеохватно. Все люди готовы подчинить себе других. Никто не отказывается от власти добровольно. Жертва мечтает стать палачом. Методы анализа связаны с философской антропологией. В статье показано, что насилие и покорность выражают суть человеческой природы. В этом смысле между ними существует внутреннее родство. Кроме того, в статье использован метод историзма. Он позволил сопоставить концепции постмодернистов с классической философией. Новизна статьи обусловлена тем, что автор объясняет причины интереса постмодернистов к феномену насилия. Поэтому выявился огромный интерес к личности маркиза де Сада. Вслед за постмодернистами автор сопоставляет этику Канта и де Сада. Садизм и мазохизм не являются отдельно существующими феноменами. Жертва обнаруживает палаческие качества, а палач ищет наслаждения. Садист отличается одержимостью, а мазохист соглашательством. В статье отмечается парадоксальная логика этих характеров. Мазохист ищет удовольствия в страдании, а садист – в неукротимой власти.

Abstract: The suffering subject in a postmodernism received the versatile characteristic. Differently to an occasion and Zh. Bataille, Zh. Bodriyyar, Zh. Delyoz, S. Zhizhek, Zh.-F. Liotar handled the different purposes to this problem. Philosophers sought to find sources of suffering, the reason of an inclusiveness of this feeling, to reveal social measurement of this experience, to compare masochism to a sadism. In article it is shown that the subject of a sadism received broad interpretation in connection with studying of a phenomenon of the power. Thinkers tried to find justification of love of power in works of classical philosophy and to give broad interpretation to violence. Love of power is all-embracing. All people are ready to subordinate themselves others. Nobody refuses the power voluntary. The victim dreams to become the executioner. Methods of the analysis are connected with philosophical anthropology. In article it is shown that the violence and humility express an essence of a human nature. In this sense between them there is an internal relationship. Besides, in article the historicism method is used. It allowed to compare concepts of postmodernists with classical philosophy. Novelty of article is caused by that the author explains the reasons of interest of postmodernists in a violence phenomenon. Therefore huge interest in the identity of the marquis de Sade came to light. After postmodernists the author compares Kant and de Sade's ethics. The sadism and masochism aren't separately existing phenomena. The victim finds cruel qualities, and the executioner looks for pleasures. The sadist differs in obsession, and the masochist in conciliation. In article the paradoxical logic of these characters is noted. The masochist looks for pleasures in suffering, and the sadist – in unrestrained power.

注释,注释: Швейцарский учёный Жан Пиаже (1896-1980) известен как создатель весьма значимой теории развития интеллекта. Для обоснования своей концепции он применял базовые понятия других психологических школ. Критически оценивая понятие реакции, которое использовали бихевиористы, он выдвинул понятие операции. Понятие гештальта, которое было базовым в гештальт-психологии, он заменил другой категорией – «структура». В результате сложился генетический метод, который стал методологическим принципом в психологической теории. В исследованиях о многообразном творчестве Пиаже упускается из виду ещё одно бесспорное достижение его концепции. Швейцарский исследователь попытался обосновать не только учение о психике. Он обратился к наукам о человеке, выдвинув ряд серьёзных антропологических идей. Автор статьи использует, прежде всего, понятийный аппарат философской антропологии для анализа взглядов Ж. Пиаже. Однако считает возможным подойти к проблеме с исторических позиций. Вслед за Пиаже в статье обозначается приоритетность междисциплинарного подхода к человеку. Новизна проблемы состоит в том, что Ж. Пиаже рассматривается в статье как представитель антропологического знания. Он пытается опереться на новое философское направление – структурализм, чтобы совместить методологические проблемы биологии с философским постижением человека. Пиаже внес также значительный вклад в аксиологию, описав иерархию ценностей человека.

注释,注释: Автор пытается показать, почему в нашу эпоху глобализации и торжества информационного общества страдание продолжает окрашивать жизнь многих людей, что делает эту проблему актуальной для философского анализа. Причину столь интенсивного интереса к данной теме автор связывает с преображением философско-антропологической парадигмы. Классическая философская антропология рассматривала человека как смертное создание, призванное всем опытом своей жизни преодолеть жизненные испытания. Поэтому страдание трактовалось как неизбежный спутник человеческого бытия и как своеобразное выражение человеческой природы. Однако в условиях потребительского общества антропологическая тема обрела другие смыслы. В общественном сознании укрепилось убеждение, что страдание является просто отрицательным переживанием и его нужно избегать, добиваться, чтобы жизнь отвечала идеалам гедонистической этики. Метод анализа в статье подчинен историческому принципу. Автор стремится показать, что тема страдания была предметом осмысления в различные эпохи и содержала разные смыслы. Кроме того, автор опирается на методологию философской антропологии. Тема страдания, как правило, трактуется в соответствии с философско-антропологической парадигмой. Новизна статьи заключается в попытке показать принципиальное различие в трактовке страдания в классической и современной философией. Критическому анализу подвергнуты современные концепции деантпропологизации и дебиологизации человека. Сторонники трансгуманизма без критического анализа рекламируют идеи человеческого бессмертия, освобождения от всех страданий и торжества гедонизма.

Abstract: The author tries to show why in our era of globalization and a celebration of information society suffering continues to paint life of many people that does this problem actual for the philosophical analysis. The author connects the reason of so intensive interest to this subject with transformation of a philosophical and anthropological paradigm. The classical philosophical anthropology considered the person as the mortal creation urged by all experience of the life to overcome vital tests. Therefore the suffering was treated as the inevitable satellite of human life and as a peculiar expression of a human nature. However in the conditions of consumer society the anthropological subject found other meanings. In public consciousness the belief became stronger that the suffering is simply negative experience and he need to avoid, achieve that life answered ideals of hedonistic ethics. The analysis method in article is subordinated to the historical principle. The author seeks to show that the subject of suffering was a judgment subject during various eras and contained different meanings. Besides, the author relies on methodology of philosophical anthropology. The subject of suffering is, as a rule, treated according to a philosophical and anthropological paradigm. Novelty of article consists in attempt to show basic distinction in treatment of suffering in classical and modern philosophy. Modern concepts of a deantpropologization and debiologization of the person are subjected to the critical analysis. Supporters of transhumanity without critical analysis advertize ideas of human immortality, release from all sufferings and a hedonism celebration.

注释,注释: В статье проанализировано отношение Н.М. Карамзина к философии. И учёному миру, и массовому читателю он достаточно хорошо известен как историк, а также как писатель, журналист. Мало известен он как философ. Между тем Карамзин имел солидную философскую подготовку. С философией он знакомился в пансионе Шадена, Дружеском учёном обществе, а также путём самообразования. Он совершил путешествие по Европе, во время которого встречался со многими известными философами. Свои познания в философии он использовал, вырабатывая собственное мировоззрение, принципы познания, изучая исторический процесс. Воссоздавая философский облик Карамзина, автор обращает внимание на историческую обстановку, которая сложилась на рубеже XIX и XX столетий в России и на Западе, влияние, оказанное в это время на философское сообщество Просвещением и просвещенным абсолютизмом. Философия – неотъемлемый компонент творчества Карамзина. Без учёта этого обстоятельства – деятельность его неполна. У русской философии есть характерные особенности. Одна из них – её открытость, сопричастность с другими сферами сознания – литературой, литературной критикой, естествознанием, историей. Карамзин и должен быть отнесен к категории философствующих историков.

注释,注释: В статье исследуется вопрос: можно ли и в каком смысле говорить о логике мифологического мышления? Показывается необоснованность применения к мифологии существующего понятия логики, сформулированного на базе логики Аристотеля, прослеживается эволюция взглядов на логику мифологического мышления, выявляются наиболее перспективные в данном отношении точки зрения. Характеризуются особенности содержательных единиц, которые функционировали в сознании архаических людей. Обнаруживается, что эти особенности обусловлены специфическими формами и правилами мышления с этими единицами. К предмету исследования применяется эволюционный подход, методы сравнения, сопоставления и противопоставления различных форм и проявлений этого предмета, метод обобщения и новой типизации его видов. Установлено, что мышление подчинялось некоторым своеобразным принципам, управлялось рядом специфических парадигм. Вследствие этого мифологическое мышление представляет собой особый тип мыслительной деятельности, оперирующий значительным набором уникальных методов и приёмов. Под влиянием этих факторов процесс мифотворчества оказывался достаточно детерминированным, телеологичным, результативным, психологически и эстетически эффективным.

注释,注释: Цель статьи – исследовать, фундируются ли акты, относящиеся к эмоциональной сфере переживания в объективирующих актах познавания, или имеют свою уникальную структуру и независимы от этих актов. Начало рассуждений по этой проблематике мы находим в гуссерлианской феноменологии.
Революционность идей Гуссерля заключалась не просто в открытии интенциональной структуры сознания, но в уникальном феноменологическом подходе, позволившем ему описать способ осмысления того, чем является нечто (бытие предмете) по отношению к силе и границам субъективности. Говоря, что эмоциональные акты фундированы в более первичных интенциональных актах, Гуссерль подразумевает, что эмоции зависят от объективирующих актов, потому что им необходимы характеристики последних, чтобы «необъективирующий акт», представленный в определенном смысле, значил что-то за пределами себя. Определенные эмоциональные переживания, такие, как рассмотренные здесь (доверие), или в более широком смысле, такие, которые относятся к сфере межличностного и к данности личности, не должны пониматься как основанные в объективирующих актах. Хотя это не противоречит базовой структуре «фундирования» у Гуссерля, это противоречит его раннему пониманию эмоций.

Abstract: The purpose of the article is to investigate, whether the acts relating to the emotional sphere of experience in the objectifying acts of cognition are funded, or have the unique structure and are independent of these acts. On this perspective we find the beginning of reasonings in Husserl's phenomenology.
Revolutionism of ideas of Husserl consisted not simply in opening of intentional structure of consciousness, but in the unique phenomenological approach which has allowed it to describe a way of judgment of what is something (life a subject) in relation to force and limits of subjectivity. Saying that emotional acts are funded in more primary the intentional acts, Husserl means that emotions depend on objectifying acts because characteristics of the last that "the non-objectifying act", presented in a sense, meant something outside itself are necessary for them. Certain emotional experiences, such as considered here (trust), or in a broader sense, such which treat the sphere interpersonal and a reality of the personality, shouldn't be understood as based in the objectifying acts. Though it doesn't contradict to the basic structure of "funding" offered by Husserl, it contradicts to his early understanding of emotions.

注释,注释: В статье предпринят сравнительный анализ феномена мазохизма у неофрейдиста Э. Фромма и экзистенциалиста Ж.-П. Сартра. Показано, что Фрейд усматривал корни мазохизма в тайнах детского психосексуального развития. Фромм как представитель неофрейдизма предпринял попытку радикально изменить этот диагноз. Он пришёл к убеждению, что феномен садизма и мазохизма не столько психоаналитический, сколько социальный феномен. Люди становятся заложниками этого невротического состояния в результате воспитания, социализации и реализации межличностных отношений. Власть растлевает людей. Она заставляет многих стремиться к властолюбию, а других обрекает на унижение и подчиненность. Принципиально другой взгляд развивает Сартр. Он полагает, что мазохизм не столько социальный, сколько антропологический феномен. Власть не может принудить личность к жестокости или подчинению, если это не совпадает с ее экзистенциальным выбором. Сартр создает свою концепцию мазохизма в полемике с Симоной Бовуар, с которой его связывали любовные отношения. Автор использует методы исторической реконструкции проблемы. Это позволяет показать, что мазохизм имеет исторические аспекты. На разных этапах складывались разные версии истоков мазохизма. В статье применены также методы философского постижения человека. Таким образом, феноменология социальности замещается в статье экзистенциальным мышлением. Новизна статьи в том, что проблема мазохизма не сводится только к психологическому аспекту. Впервые в отечественной литературе в историческом аспекте сопоставляются взгляды Фрейд, Фромма и Сартра. В результате показано, что от этапа к этапу осмысление данного феномена становится все более развернутым, ясным и теоретически продуктивным. Экзистенциальная экспертиза характеризуется как наиболее состоятельная.

Abstract: In article the comparative analysis of a phenomenon of masochism at the neofreudian E. Fromm and the existentialist J.-P. Sartre is undertaken. It is shown that Freud saw masochism roots in secrets of children's psychosexual development. Fromm as the representative of a neofreydizm made an attempt considerably to change this diagnosis. He came to the conclusion that a phenomenon of a sadism and masochism not so much psychoanalytic, how many a social phenomenon. People become hostages of this neurotic state as a result of education, socialization and realization of the interpersonal relations. The power corrupts people. She forces many to seek for love of power, and others dooms to humiliation and subordination. Essentially other look is developed by Sartre. He believes that masochism not so much social, how many an anthropological phenomenon. The power can't force the personality to cruelty or submission if it doesn't coincide with its existential choice. Sartre creates the concept of masochism in polemic with Simona Beauvoir with whom it was connected by the love relations. The author uses methods of historical reconstruction of a problem. It allows to show that masochism has historical aspects. At different stages there were different versions of sources of masochism. In article also methods of philosophical comprehension of the person are applied. Thus, the phenomenology of a sociality is replaced in article with existential thinking. Novelty of article that the problem of masochism isn't reduced only to psychological aspect. For the first time in domestic literature in historical aspect views Freud, Fromm and Sartre are compared. It is as a result shown that from a stage to a stage the judgment of this phenomenon becomes more and more developed, clear and theoretically productive. Existential examination is characterized as the most well-founded.

注释,注释: Сопоставляются воззрения двух философов - А. Лосева и М. Бахтина. Оба работали в сфере постсимволизма: как русского (с приоритетными аллюзиями к Вяч. Иванову), так и немецкого (т.е. в контексте немецкой классической философии ― Гёте, Шеллинг, Гегель и др.,), а тем самым и в диалоге с неокантианством и феноменологией, которые в этом смысле можно толковать как постсимволистский этап немецкой философии. Показано, что именно тем, что развитие идей обоих философов шло по общим «постсимволистским» лекалам, определяется ― при всем тематическом и аксиологическом различии ― и их интеллектуально-техническая (операциональная), и интуитивно-тематическая, и в конечном итоге типологическая общность. Метод исследования феноменологическое описание и сопоставление сравниваемых концепций как на историческом фоне (постсимволизм), так и на фоне современных когнитивных и нарративных теорий; применение двойной методологической оптики: одновременный поиск контрастных и типологически общих параметров. В результате исследования выявлено: 1) что под резко отличающейся тематической поверхностью текстов Лосева и Бахтина лежит схожая интеллектуально-операциональная техника, определяемая в своем сходстве общей установкой на постсимволизм, 2) что указанная операциональная общность лежит в основе тех смысловых тематических инноваций Лосева и Бахтина, которые по своему прямому тематическому составу, на первый взгляд, не имеют ничего общего (имяславие и двуголосие).
Обосновано, что и Лосев, и Бахтин работали с одними и теми же двумя феноменами, которые условно предложено называть двоичными и троичными символами, и что при этом операциональное обращение с этими феноменами оказывается у них по многим пунктам схожим.
Оспорена дискуссионная точка зрения, согласно которой двоичность выражает самую сердцевину русского типа философствования, в отличие от троичности, которая, как утверждается оппонентами, ею не приемлется ― по тем или иным причинам, вплоть до «мистического испуга» перед постулируемым ею «третьим» элементом. В противовес распространенному мнению, что троичность не была адекватно воспринята русским символизмом в статье показано, что троичный символ не только признавался Лосевым и Бахтиным, но коррелировал с их ранними инновационными идеями. У раннего Лосева на концептуальном месте троичного символа говорится об имени (в контексте имяславия), у Бахтина ― о двуголосом слове (ДС), ведущем в перспективе к полифонии.
Показано, что в лосевском имени как троичном символе непосредственно не данным третьим компонентом является сама сущность (она проявляется исключительно только через свою энергию); в бахтинском же ДС в качестве третьего (подразумеваемого) компонента можно понять скрытый ― внешне никак лингвистически не маркированный ― смысл отношения одного голоса к другому. Анализ всех дополнительных напластований в ДС составляет особую нарратологическую проблему, адекватно подойти к которой можно только через подробное рассмотрение феноменов символической двоичности и троичности.
В движении обоих философов в постсимволистском направлении в статье выделено две фазы: 1) релятивная, на которой оба двигались от троичного символа по направлению к тезису о релятивности языка, и 2) фаза адеквации, на которой оба философа равно обосновывали, что существуют такие стратегии порождения речи, которые преодолевают языковой релятивизм силами самого языкового релятивизма.
На фоне темы релятивности и ее преодоления обнажилось одно из значимых ― и более того: типологических для русской философии начала ХХ века ― сходств Лосева с Бахтиным: в статье высказана гипотеза, что с лосевской теорией относительных мифологий коррелирует бахтинская теория расхищенности единого языка на разные (профессиональные, жанровые, направленческие и т.д.) подъязыки, а с лосевской теорией абсолютной мифологии частично коррелирует полифоническая концепция Бахтина. Имеется в виду, что аналогично тому, как в лосевской абсолютной мифологии гасятся особенности относительных мифологий, так в бахтинской полифонии специфические подъязыки (голоса) входят в много векторные взаимные соотношения, которые гасят их специфическую релятивность и выводят высказывание в целом на адеквации.
Такова только общая канва взаимоотношений абсолютной лосевской мифологии и бахтинской полифонии, за которой вскрывается взаимосвязанная система операциональных и тематических различий, в центре которой ― противостояние диалектики и диалога.

注释,注释: Автор статьи рассматривает творчество Гоголя через призму феномена гениальности. Он показывает, что православие оказало огромное воздействие на личность писателя. Оно во многом преобразила его внутренний мир, оказало влияние на литературное творчество. По мысли писателя, православие способно реформировать российскую действительность. В частности, он осознал огромный ресурс свободы. Однако Гоголь понимал, что свобода способна не только обогатить человека, но также и «зачаровать» возможностью обогащения, прильнуть к партикулярной религии и утратить веру в креативность свободного творчества. Автор отмечает также всеобъемлющее воздействие православия на реформаторство русской жизни. Одновременно он обращается и к современным реалиям, раскрывая провидческий дар писателя. Автор опирается на традиционные методы литературоведения. Он использует метод компаративистики для того, чтобы показать влияние традиции на творчество Гоголя. Вместе с тем берутся на вооружение философские методы анализа литературных текстов. Статья раскрывает творчество Гоголя как родоначальника иронического повествования. Писатель постоянно использует смех и иронию как способы, позволяющие раскрыть абсурдизм социальных проектов. Писатель видит в России страну невиданных парадоксов. Гоголь поставил вопрос, который обращается нас к философским раздумьям о человеческой природе. Он пытается противостоять зачарованности богатством. Особое внимание писателя обращено на мещанство. Впоследствии в русской литературе эта тема увлечёт многих авторов. А. Герцен даст в этой связи трактовку «мещанства»; К. Леонтьев установит связь «пошлости» и «мещанства»; Д. Мережковский отождествит пошлость с серостью, банальностью, заурядностью; М. Горький яростно обрушится на самодовольное мещанство. Имея в виду противоположности между добром и злом, между любовью и ненавистью, А.П. Чехов, как показывает автор, избирает этическую мудрость, которая силою любви способна противодействовать злу.

Abstract: The author of the article examines Gogol’s works through the prism of the phenomenon of genius. He shows that Orthodoxy had a great influence on the writer’s personality. In many respects it changed his internal world, influenced literary works. The writer believed that Orthodoxy could reform Russian reality. In particular, he was aware of an enormous resource of freedom. But Gogol realized that freedom could not only enrich an individual but also «enchant» him with a possibility of enrichment, clinging to a particular religion and loosing faith in free creativity. The author also points to the comprehensive influence of Orthodoxy on reforms in Russian life. At the same time he turns to present-day reality, showing the prophetic gift of the writer.The author employs traditional methods of literary criticism. He uses the comparativist method to show the influence of tradition on Gogol’s works. He also leans on philosophical methods of analysis of literary texts. The article presents the works of Gogol as a founder of ironic narration in Russian literature. The writer constantly employs laughter and irony as ways to uncover the absurdism of social projects. The writer views Russia as a country of unseen paradoxes. Gogol has raised a question that turns us to philosophical reflection about human nature. He tries to oppose the fascination with riches. His special attention is paid to philistinism. Later, this theme in Russian literature will be taken up by many authors. A. Herzen will give an interpretation of «philistinism»; K. Leontiev will establish a relation between «pettiness» and «philistinism»; D. Merezhkovsky will identify pettiness with ignorance, banality, mediocrity; M. Gorky will furiously attack complacent petty bourgeosie. Meaning the opposition between good and evil, between love and hatred, A.P. Chekhov, as the author shows, has chosen ethical wisdom capable of counteracting evil by force of love.

注释,注释: В статье рассматривается творчество русского поэта А.А. Фета. Автор стремится выявить сущность этой поэзии, используя и критическое отношение к стихотворцу. Особенно внимательно Б.В. Никольский прослеживает философские сюжеты А.А. Фета, называя его поэтом философов и указывая влияние А. Шопенгауэра на поэзию. Самого А.А. Фета автор характеризует как пантеиста. Он отмечает, что в современной действительности философия гораздо теснее связана с наукой, чем с искусством, хотя с последним у нее едва ли не больше родства, чем с первой. По мнению Б.В. Никольского, из всех лирических поэтов А.А. Фет лучше всех сумел усвоить чисто философский дух, но при этом не изменить поэзии как особому роду искусства. Путём напряжения художественного творчества А.А. Фет проникает в сущность вещей. Автор статьи опирается на философию жизни, которая оказала огромное воздействие на искусство. Он пользуется также достижениями эстетической мысли, указывая на вклад А.А. Фета в науку об искусстве. Анализируются также особенности поэтической техники Фета. Статья представляет собой развернутый анализ творчества русского поэта. Автор показывает, что в поэзии А.А. Фета нет действий, поскольку Фет существует в восторженных порывах духа, в сосредоточенных созерцаниях. Все наслаждения неожиданно вспыхивающих мыслей, все радости намеков, от которых напряженно мыслящему духу внезапно открываются необозримые дали желанной истины, всё счастье открытия, проникновения – это высшее счастье мыслителя, – находим мы воплощенными в изумительных лирических миниатюрах Фета. Поэзия оценивается при этом как прикладная область философии. Новизна статья выражается и в том, что показано, как художественное чувство А.А. Фета не чуждо природе, как чужд ей самодержавно творческий разум человека.

Abstract: The article deals with the works of a Russian poet Afanasy Fet. The author attempts at exploring the essence of his poetry, and also employs a critical approach to the poet. With special attention B.V. Nikolskiy retraces A. Fet’s philosophical themes, calling him a poet of philosophers and pointing to A.Schopenhauer’s influence on poetry. The author characterizes A. Fet as a pantheist. He notes that in present-day reality philosophy is much closer associated with science than with art, though it has probably more affinity with the latter than with the former. According to B.V. Nikolskiy, of all lyrical poets A. Fet best succeeded in acquiring a purely philosophical spirit, but at the same time he remained faithful to poetry as a special kind of art. A. Fet penetrates into the essence of things by means of artistic creativity.The author bases the article on the philosophy of life that had a tremendous effect on art. He also uses achievements of aesthetic thought, pointing to A. Fet’s contribution to the science of art. Specificities of Fet’s poetic techniques are also analyzed.The article presents a comprehensive analysis of the Russian poet’s works. The author shows that there are no actions in A. Fet’s poetry, since he exists in enthusiastic bursts of spirit, in concentrated contemplations. All delights of suddenly flaring thoughts, all joys of hints that help an intensely thinking spirit to unexpectedly open up the boundless horizons of the desired truth, all happiness of discovery, insight – this supreme happiness of a thinker – can we find embodied in Fet’s wonderful lyrical miniatures. Therefore, poetry is evaluated as an applied field of philosophy. The novelty of the article is also in showing that A. Fet’s artistic feeling is not alien to nature as the human autocratic mind is alien to it.

注释,注释: Данная статья посвящена анализу образа Гамлета в работах одного из основателей психоистории, американского психолога Эрика Эриксона. Трагедия У. Шекспира «Гамлет» привлекала внимание многих исследователей. В течение нескольких веков писатели, литературоведы, критики обращались к этому произведению. Особую популярность трагедия приобрела в русской литературе. Разумеется, сначала «Гамлет» подвергся интерпретации и разбору в Германии и Франции. Влияние «Гамлета» нашло отражение в таких произведениях как «Гамлет Щигровского уезда» и в тех, что изучают в школе, «Отцы и дети», «Рудин», «Гамлет и Дон-Кихот», «Иванов». Шекспир исследуется уже не как драматург, а как художник, воссоздающий личности большого масштаба. Повышается интерес к нему и как к психологу. В статье использованы приёмы психоаналитического анализа литературных произведений. Эта традиция восходит к З. Фрейду, который дал оригинальную трактовку произведений искусства. Новизна статьи обусловлена тем, что в ней трагедия «Гамлет» трактуется в рамках психоистории. Образом датского принца Э. Эриксон пытается проиллюстрировать особую стадию развития человека, время, когда определяется его судьба. Американского психолога интересует кризисное состояние молодого человека, когда он пытается проявить критическое отношение к императивам общества, обнаруживая при этом упрямство и повышенное стремление к философской рефлексии. По мнению Эриксона, произведение Шекспира выражает величие и трагедию юноши. Гамлету, как и любому человеку, приходится сталкиваться с такими бедствиями века, которые несовместимы с юным умом и горячим сердцем.

Abstract: The article analyzes the character of Hamlet in works of one of the founders of psychohistory, American psychologist Erik Erikson. W. Shakespeare’s tragedy «Hamlet» attracted many researchers. For several centuries, writers, literature critics turned to this play. In Russian literature, the tragedy was especially popular. Though first interpretations and analysis of «Hamlet» appeared in Germany and France, the influence of «Hamlet» found reflection in such works as «Hamlet of Shchigrovskiy uezd» and in works studied at schools - «Fathers and sons», «Rudin», «Hamlet and Don Quichotte», «Ivanov». Shakespeare is studied not as a playwright but as an artist creating persons of great scope. An interest to him as a psychologist increases, too.The article uses the methods of psychoanalytic analysis of literature works. This tradition goes back to Z. Freud who gave an original interpretation of works of art.The novelty of the article is conditioned by its interpretation of «Hamlet» within the framework of psychohistory. E. Erikson uses the character of the Dutch prince to illustrate a special stage of man’s development, the time when his fate is being determined. The American psychologist is interested in the crisis of a young man when he tries to be critical of the imperatives of the society, displaying stubbornness and will to philosophical reflection. According to Erikson, Shakespeare’s work expresses the greatness and tragedy of a young man. Hamlet, as any man, has to face such distresses of his age that are incompatible with the young mind and ardent heart.

注释,注释: Длительное время Б.Ф. Скиннер был самым известным в США психологом. Однако влияние его работ было связано лишь с профессиональной психологией. Только за последние годы интерес к его идеям обнаружили философы, этики, историки. Скиннер испытывал неприязнь ко всему субъективному, связанному с ментальными навыками. Он искал физиологические основы человеческого поведения, редуцируя фактически радиус психологии. Скиннер нередко собственно психологическое толкование поведенческих актов человека считал надуманным, излишним. Он пытался истолковать внешние формы человеческого поведения, пользуясь методом наблюдения за поступками людей и животных. Его чтили и критиковали. Однако час его пришёл. Сейчас его идеи снова получили хождение, потому что укрепилась тенденция редуцировать психические процессы к физиологическим. Автор использует исторический метод, чтобы показать влиятельность Б.Ф. Скиннера в те годы, когда его учение появилось. Применяется также сравнительный метод, чтобы выявить близость бихевиоральных установок нынешним попыткам устранить психологический ярус человеческого поведения. Новизна подхода состоит в том, что автор пытается поместить идеи Скиннера в контекст минувшего века и изучить преображение его идей в нынешнем столетии. Показано, что вновь подвергаются критике свобода и достоинство человека, поскольку они, по мнению Скиннера и многих современных исследователей, фактического содержания не имеют.

注释,注释: Предметом рассмотрения в статье является одна из характерных черт японского менталитета: актуальное, в режиме «здесь и теперь», целостное знание о мире рассматривалось как не менее, а зачастую – более значимое и истинное, чем текстовое знание. Особенно часто мы встречаемся с такого рода знанием в художественной традиции: в понимании творческого акта (как встраивания в динамику мирового континуума) и в способе обучения (как непосредственную, от учителя к ученику, передачу знания не только о профессии, но и о праведной жизни). Понимание истинного знания японцы унаследовали из Древнего Китая, где уже в IV в. до н.э. Чжуан-цзы обозначил две «ступени» непосредственного, телесно-укоренённого, знания о мире: ступень младенца, не выделяющего себя из своего окружения и ступень наделённого самосознанием профессионала, прошедшего длительную выучку. В обоих случаях человек действует спонтанно, «как природа», опираясь на внутреннюю убеждённость в правильности своего действия. Данный аспект знания становился предметом исследовательского интереса и на Западе. В частности, в России поэт В.А. Жуковский и писатель Л.Н. Толстой обратили своё внимание на такое, не выразимое в словах, актуальное, в режиме «здесь и теперь» знание о мире. Германский философ Е. Херригель посвятил несколько лет жизни совершенствованию холистического, телесно-ментального аспекта разума на пути кюдо – искусства стрельбы из лука. Об этом он написал две книги. Философ М. Полани посвятил данной теме монографию «Личностное знание». В нашей стране проблема «разума тела» наиболее полно рассматривается в работах Л.Г. Пугачёвой и В.А. Подороги. При проведении исследования применялся компаративистский метод, один из главных методов, используемых в гуманитарном знании. Сравниваются традиции западной эпистемологии, полагающей безличностное текстовое знание, безразличное к соматической природе человека – основополагающим для понимания мира и характерное для дальневосточной ментальности целостное, неутилитарное (по сути эстетическое) знание о мире и человеке первичным и потому наиболее истинным. Целостный, телесно воплощённый, эстетический аспект знания исторически предшествовал текстовому знанию. Дальневосточная традиция вплоть до XX века подчёркивала его первичность и истинность. Тем не менее, следует учитывать, что текстовое знание, дающее статическое и схематизированное описание мира, всё же логически первично: чтобы хотя бы выделить динамический аспект знания, надо встать по отношению к нему в позицию наблюдателя. Научная новизна состоит в применении разработок западных и российских учёных в области эпистемологии к менталитету стран дальневосточного культурного ареала.

注释,注释: В статье содержится предложение обсудить широкий круг вопросов, связанных с массовыми идеологическими процессами. Поводом для дискуссии послужила книга П.С. Гуревича «Социальная мифология», которая была издана 30 лет назад. В статье отмечается, что этот труд был, судя по всему, первым исследованием в отечественной литературе феномена социальной мифологии. В условиях цензуры того времени автор был лишен возможности анализировать также мифы коммунистической идеологии. Ему не удалось дать критическую оценку концепции научной идеологии. Но проницательный читатель понимал, что феномен социальной мифологии носит универсальный характер. В последующих своих работах П.С. Гуревич возвращался к давним сюжетам, углубляя представление о массовых идеологических процессах. Особенно это заметно в материалах Круглых столов, которые проводятся под руководством П.С. Гуревича и печатаются в журнале «Вестник аналитики». Используется метод исторического анализа, который позволяет раскрыть разные этапы становления социальной мифологии и отметить специфическую проблематику каждого периода. Новизна идеи статьи обусловлена тем, что в отечественной литературе появилось немало частных исследований этой темы. Однако нет общей, хорошо продуманной концепции той роли, которую играет социальная мифология в современных условиях. В данной статье автор обозначил полемические проблемы, которые могли бы получить дальнейшую разработку.

注释,注释: В современной философской антропологии наметилась тенденция соединить данные палеоантропологии и социобиологии с новейшей информационной техникой. Предметом статьи является анализ данной тенденции. На этой основе осмысливается характер человеческого общества в виде глобальной общности жителей синергетического общества, существующего на основе взаимной помощи без потребности в государстве и вооруженных силах. В отличие от современного человека разумного (homo sapiens) нового человека называют человеком понимающим (homo intelligens). Огромные достижения информационного общества поставят перед человечеством массу вопросов. Останется ли жажда познания неоспоримым импульсом креативной деятельности? Какое выражение примет инстинкт выживания? Насколько вообще мы останемся биологическими существами? Методология исследования – сравнение классической модели разумного человека с человеком сведущим. Используется герменевтический подход для выстраивания нового облика философской антропологии. В исследовании показано, что массово-информационные процессы глобального мира теперь уже невозможно изучать без всесторонней философско-антропологической теории. Говоря о «глобальном человеке», о проблеме самоидентификации в обществе «реальной виртуальности», мы не можем следовать лишь логике компьютерных технологий, обезличенной информационной среды.

注释,注释: Автор пытается дать развернутый анализ творчества великого поэта Б.Л. Пастернака. Он обращается не только к поэзии, но и рассмотрению романа «Доктор Живаго». Замысел статьи состоит в том, что раскрыть особенности поэтической речи Б.Л. Пастернака, показать поразительную тонкость в выборе лексических средств. И вместе с тем через феноменологию слова автор статьи стремится выявить философский, метафизический смысл наследия Пастернака. Божественный и философский голоса дают филологии возможность рассматривать реальность в ее многомерности, в имманентном и трансцендентном измерении. В анализе творчества Л.Б. Пастернака автор обратился к историческому методу, который позволил воссоздать характерные приметы времени, когда творил поэт. Использован также феноменологический метод, дающий возможность показать, какими категориями мыслит пророческий дар поэта. Новизна подхода состоит в том, чтобы показать связь поэзии Б.Л. Пастернака с культурой, ее запросами и интеллектуальными ресурсами. Показана автономность и независимость позиции поэта, который не считал, что поэт обязан обслуживать указания власти и косность общественного мнения. В эпоху, которая творила кумиров, поэт написал бессмертные строчки: «Быть знаменитым некрасиво».

注释,注释: Немецкий поэт Фридрих Гёльдерлин (1770-1843) был хорошо знаком с Гегелем. Существует хорошо обоснованное мнение о том, что поэт оказал влияние на философа, существенно подкорректировав его метафизические взгляды. Это мнение поддерживается и тем, что Гёльдерлин в своем творчестве был весьма философичен. Особенно его привлекали идеи античных философов. Это отразилось, в частности, в драме «Эмпедокл» и в целом ряде собственно лирических стихотворений. Эллада была для поэта не только эпохой величайшей культуры, но также и предметом восхваления, метафизического, поэтического осмысления. Поэтому она казалась ему земными раем, и он описывал её в духе пантеизма. Философский пафос Гёльдерлина обнаружился также и в саркастической критике немецкой обыденщины, филистерства. Гегель испытывал к поэту большую симпатию. Опираясь на исторический метод, автор пытается осуществить феноменологическую реконструкцию отношений между поэтом и философом. Используются не только документы, но применяется также приём допустимого воображения, позволяющий домыслить смысл их встреч и дружеских отношений. Новизна подхода состоит в том, что автору кажется несомненным не только влияние поэта на философа, на динамику его философских взглядов. Гегель тоже сумел зажечь сердце поэта философскими темами, которые нашли отражение в его творчестве. Такой ракурс темы и рассматривается впервые.

注释,注释: Дискурс об особенностях феномена Даниила Андреева в культуре конца ХХ-ХХI вв. только начинает приобретать форму научного междисциплинарного изучения, поэтому полагаем о целесообразности рассмотрения творчества писателя с позиций honos habet onus при его анализе в пределах культурной антропологии, литературоведения, эстетики, религиоведения. Предлагаем обратить внимание не только на необычное восприятие мира или неординарное литературное наследие, но и особенности мышления, ценностное ядро личности Д.Л. Андреева, исходя из идеи, что он – человек мистического плана, а не просто писатель в жанре "фентези" или философской лирики. А уж тем более, вряд ли его следует считать оригинальным философом только на основании создания неординарной концепции мироздания и истории человечества. Как исследователя "запредельного", и формы проникновения в него, предлагаем его считать Homo mysticus. Наша гипотеза прорабатывается на основании изучения биографических материалов и результатов его творчества в несколько необычных срезах, прежде всего патографическом, при попытке оценить основные причины формирования Д.Л. Андреева как одного из интересных мистиков ХХ века, оригинального мыслителя, апеллирующего к метаисторическим аспектам существования человечества и современной цивилизации. В качестве предмета исследования берутся стиль мышления, мифопоэтическое творчество и эсхатологические взгляды писателя. Как вывод, предлагается оценивать мировоззрение "вестника" и его ведущий компонент – эсхатологические мысли, в качестве "Человека мистического", учитывая особенности его как личности, источники неординарности его художественного мышления и таланта.

Abstract: The discussion about special aspects of such a phenomenon as Daniil Andreev in the culture of late 20th – early 21st centuries is just getting the form of a scientific cross-disciplinary research. This is why we believe it is necessary to view the author’s work from the position of honos habet onus in the course of analyzing his creations in the networks of cultural anthropology, literary studies, aesthetics and religion studies. We suggest the attention should be paid not only at an unusual view of life or an ingenious literary heritage, but also to special features of thinking and axiological core of D. L. Andreev’s personality, on the basis of the idea that he is a mystic person and not only a writer of fantasy or philosophical books. Moreover, it is hardly possible to take him as an original philosopher just because of his creating an unusual concept of macrocosm and human history. We suggest he is a Homo Mysticus, being an explorer of the supernatural and the forms of penetration into it. Our hypothesis is developed on the assumption of studying the author’s biography and the results of his works in several unusual aspects of which the patographic one is the foremost trying to estimate the basic reasons of D. L. Andreev’s development as one of the most interesting mystics of the 20th century, original thinker who addresses to the metahistoric aspects of the existence of the mankind and the modern civilization. The subject of the research is the style of thinking, mythopoetic works and eschatological views of the author. As a conclusion we suggest to evaluate the life views of the “messenger” and the main components – eschatological thoughts as a Homo Mysticus by taking into account his personality characteristics, the sources of the ingenuity of his art thinking and talent.

注释,注释: Существует довольно распространенное мнение о том, что философская антропология теснейшим образом связана с культурой. Нет смысла говорить о человеке вне культуры. Отчасти это утверждение справедливо. Однако культура указывает на определенный способ бытия. Многие антропологи и культурологи не задаются целью выяснить, почему таков человек, что представляет собой его экзистенциальная реальность, в которой проявляется его детерминированная оригинальность. Сведение всей проблемы человека к описанию культуры означало бы невнимание к основной стороне вопроса: что определяет культурную сущность человека?

注释,注释: В системе образования высшая школа занимает особое место, которое определяется тем, что она завершает процесс формирования человека. В отличие от общего и среднего специального образования, высшее образование не только дает своим выпускникам знание более высокого уровня. Оно не только прокладывает мост к миру большой, академической науки, закладывает фундамент для реализации творческих способностей человека.

注释,注释: People of the past are alive due to a special kind of social practice – social memory. Modern psychology demonstrates sufficiently that no one can, on their own, have an adequate understanding of their social behaviour and way of thinking. However sincere his attempts to be the judge of himself, sooner or later he has to resort to somebody else’s judgement and interpretation. This also holds true for the consciousness of nations, confessional communities, political and ideological movements. A historian’s belonging to some historiographic tradition or another, undoubtedly influences the character of his research. And to the same degree, a historian’s work is influenced by his individuality. Problems and methods of historical anthropology are not infrequently called the history of mentality. This is associated with the French School of Annals. The history of mentalities, however, can hardly pretend to have an autonomous status in the system of historical knowledge. We cannot foresee to what and how history will respond, but there is an old observation by social psychologists that social shifts begin in a form and depth that nobody expects. People of the Renaissance considered that history began with them, they imagined themselves to be pioneers, aware as they were that they were reviving antiquity. Tradition often seems irrelevant, a password for an archaic period and preposterous old times. But it is in tradition that infinite social experience is crystallized.

注释,注释: В статье исследуется особый феномен, который относится к современной культуре – утрата трансцендентного чувства. Автор считает, что ценностный вакуум, явление бездуховности оказываются последствием именно разрушением трансцендентного мира, или, пользуясь выражением М. Хайдеггера, «зарастанием трансцендентной тропы». В статье прослеживается история этого процесса, связанного с расколдованием этого мира, с разрастанием сциентистского сознания, житейской прагматики, обмирщением религиозных переживаний.

注释,注释: Немецкого философа Фридриха Ницше (1844-1900) томила мысль о разорванности человеческого существования. В этой смертной жизни каждому из нас приходится быть либо женщиной, либо мужчиной. Нам не дано испытать целостный, неразорванный опыт человеческого бытия. Но дело не только в этом: культура теперь, через много столетий стала фрагментарна, калейдоскопична. Люди, которые находятся в одной культурной нише, с трудом понимают тех, кто облюбовал иное пристанище. В статье речь идет о том, как Ницше трактовал античную культуру и в чем был неточен, хотя и гениален.

注释,注释: В статье речь идет о символе как понятии философской антропологии. Автор пытается обосновать двоякую функцию символа, который может выступать в виде образа и в виде понятия. Такая постановка вопроса встретила поддержку членов диссертационного совета во время защиты докторской диссертации «Символ как понятие философской антропологии. Тем не менее, проблема оказалась дискуссионной. В данном случае автор статьи отвечает на вопросы, поставленные В.А. Подорогой, во время защиты. Он отметил, что символ ближе к образу, нежели к категориальному аппарату философии.

注释,注释: Как человек думает? Можно ли научить человека думать лучше, эффективнее, продуктивнее и точнее? Проблемы мышления вызывают все больший интерес не только у философов, но и у психологов. Особое внимание к этой теме обнаруживает и философская антропология. С чем это связано? Автор статьи пытается раскрыть антропологический аспект мышления.

注释,注释: От чего люди обоготворяют знание? Почему они придают такое значение зазубриванию формул, законов, дат? Разве нельзя прожить без всевозможных открытий и изобретений. Пусть я не помню, что происходило под Ватерлоо. Что из того, что я забыл формулу синильной кислоты? Разве мир рухнет, если я не обозначу сейчас на доске этот физический закон? Что заставляет нас так благоговейно ценить знание?

注释,注释: В статье отмечается динамика, которая характеризует современное толкование символа. Опираясь на наследие Гегеля, автор показывает, что общий прогноз немецкого философа об умалении символических форм мышления, не оправдался. Наш век, как и предыдущий, восстанавливает традиции символического постижения реальности. В статье раскрывается антропологический смысл символа, характеризуется образ человека, который постмодернизмом.

注释,注释: В статье проводится мысль о том, что именно понимание символа как особого феномена определило во многом и философское постижение человека. В античной культуре человек осмысливался в основном как биологическое создание. Переосмысление символа как указания на иной мир, незримо связанный с земным, изменило и представление о человеке. Отныне, согласно средневековым представлениям, человек интересен и значим не только тем, что в нем явлено, но и тем, что сокрыто. Символ показывает, что человек не является простым соединением тела, души и духа. Он соединяет в одно целое то, что по сути противоположно и несовместимо.

注释,注释: Появление трансперсональной психологии радикально изменило толкование символа. Выявились философско-антропологические глубины этого понятия, обнаружились возможности его толкования в связи с перинатальным опытом. Вместе с тем углубились и представления о трансцендентном характере символа. В трансперсональных переживаниях мы научились отождествляться с другими людьми, с различными животными, растениями и элементами неорганического мира. Так открылось новое знание самих себя, других людей, природы и космоса, глубокое понимание бессознательных движущих сил нашей психики.

注释,注释: На протяжении многих веков белый человек считался властелином Земли. Сверхдержавы, экономические гиганты были расположены главным образом в Северном полушарии, населены преимущественно белыми и управлялись ими же. И тем не менее контроль белых над значительными частями Земли является недавно сложившейся ситуацией. Она начала зарождаться 300-400 лет назад. Тогда европейцы двинулись за границы собственного континента. Они открыли Новый Свет, быстро покорили индейцев и захватили как Северную, так и Южную Америку. Они освоили торговый путь в Индию, не затронув ислам, который господствовал в Средиземноморье, продолжили колонизацию Азии и Африки.

注释,注释: На протяжении многих веков белый человек считался властелином Земли. Сверхдержавы, экономические гиганты были расположены главным образом в Северном полушарии, населены преимущественно белыми и управлялись ими же. И тем не менее контроль белых над значительными частями Земли является недавно сложившейся ситуацией. Она начала зарождаться 300-400 лет назад. Тогда европейцы двинулись за границы собственного континента. Они открыли Новый Свет, быстро покорили индейцев и захватили как Северную, так и Южную Америку. Они освоили торговый путь в Индию, не затронув ислам, который господствовал в Средиземноморье, продолжили колонизацию Азии и Африки.