注释,注释: В статье анализируется сцена братания Мышкина и Рогожина в нескольких аспектах: 1) как своеобразная литературная трансформация народных легенд о братании с Христом; 2) как центр сюжетной композиции романа и аллюзивная проекция его финала; 3) в идейном аспекте как духовное единение главных героев между собой и с русским народом; 4) как символическое отражение внутренних коллизий русского национального характера. Данный эпизод составляет единое смысловое целое с предшествующим ему разговором о вере, в ходе которого князь Мышкин, уходя от прямого ответа на вопрос, верует ли он в Бога, рассказывает о своих встречах с «простым народом», из которых делается им вывод о загадочной хаотичности и глубине народного религиозного сознания. Это – единственное рассуждение о вере во всем «пятикнижии» Достоевского до романа «Братья Карамазовы», из которого Мышкиным делается общий притчевый вывод о том, что веру можно обрести у русского народа-«богоносца», невзирая на темные «бездны» в его душе. Выводы из проведенного анализа позволяют переосмыслить и заново воссоздать идейную эволюцию князя Мышкина на протяжении романного целого. В статье прослеживается опора Достоевского на народные легенды о братании с Христом. Впервые отмечаются важные параллели с финалом романа на уровне символических жестов, парадоксальным образом завершающих обряд крестования из второй главы романа. Мысли князя немедленно получают подтверждение в последующем эпизоде покушения Рогожина на Мышкина, казалось бы, невозможного после сакрального «крестования». Таким образом, намеченная в данном эпизоде неотвратимая катастрофа отношений героев предопределяет безысходность романного финала, не касающуюся, однако, поисков веры и надежды автора на народ.

Abstract: The author studied the episode of fraternization by Myshkin and Rogozhin in several aspects: 1) as a specific literary transformation of folk’s legends about fraternization with Christ 2) both as the central episode of the novel’s plot and a reference to its final scene 3) ideologically as a spiritual unit between the protagonists and the Russian folk 4) as a symbolic description of internal contradictions of the Russian national character. The episode is closely connected with the preceding talk about belief in God, in whose course Myshkin refusing to directly answer if he believed in God, tells about his meetings with “common people” and arrives at a conclusion about the chaotic and enigmatic depths of the folk’s consciousness. This was the only discourse about religious belief in the whole Dostoevsky’s Pentateuch preceding “the Brothers Karamazov” which makes Myshkin conclude that religious belief can be obtained from Russian folk as a bearer of religious mission, notwithstanding the dark abyss in his soul.
The conclusions based on the analysis lets us rethink and reconstruct Myshkin’s ideological evolution in the whole novel. The article traces Dostoevsky’s reliance on folk legends about fraternization with Christ. It is a pioneering research as it points to parallels with the novel’s final in terms of symbolic gestures, paradoxically completing the rite of exchanging crosses in the second chapter of the novel. Myshkin’s thoughts are proved in the next episode when Rogozhin attempts to kill Myshkin – which would have seemed impossible after the characters exchanged their crosses. Thus the imminent catastrophe outlined in the episode dooms the novel’s final, yet not in terms of religious belief and the author’s dependence on Russian folk.

注释,注释: Предметом исследования является образ Венеции в поэтических текстах XIX-XX вв. Цель статьи – очертить образ Венеции в поэзии Серебряного века, подробно проанализировав несколько наиболее значимых, с нашей точки зрения, венецианских стихотворений, встраивая их венецианский текст, с одной стороны, в литературную традицию и, таким образом, проследить, как на протяжении XIX-XX вв. менялось восприятие города, а с другой - рассмотреть выбранные тексты в контексте идейно-художественной системы писателей, привлекая для уточнения смыслов другие тексты тех же авторов. Подробно анализируются венецианские тексты А. Блока, Н. Гумилева, С. Городецкого, О. Мандельштама. При выявлении комплекса мотивов "венецианского текста" используется структурно-аналитический метод, дополняемый сравнительно-историческим подходом при рассмотрении трансформации мотивов на диахроническом срезе. Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы: при всех мировоззренческих и эстетических различиях у поэтов начала XX в. в образе Венеции присутствует ряд устойчивых мотивов – трансцендентность бытия чистой красоты, и одновременно нарастающая тревожность лирического героя, неизбывный трагизм восприятия действительности, предчувствие гибели – как героя, так и Венеции – оксюморонно сочетающиеся вечность и хрупкость города, его «дряхлость». И символизм и акмеизм рисуют город ночью, с превалированием черного цвета. Образ Венеции как сложившееся целое заранее определяет модус каждого нового поэтического текста, который по-своему трактует образ Венеции и тем не менее ориентируется на прецедентные тексты.

Abstract: The subject of the research is the image of Venice in Russian poetic texts of the 19th - 20th centuries. The aim of the article is to outline the image of Venice as it is presented in the poetry of the Silver Age, by analyzing the brightest examples of so called 'Venetian' poetry. The authors viewed that poetry as part of the literary tradition and traced back how the perception of the city had been changing over the 19th - 20th centuries, at the same time, they aso analyze the texts they've selected in terms of the writers' ideology using texts by the same authors to clarify the author's message. The authors analyze 'Venetian' texts by Alexander Blok, Nikolay Gumilev, Sergey Gorodetsky and Osip Mandelstam. The author of the article applies the structural analytical method to analyze motifs of 'Venetian' texts and comparative historical method to analyze tranformation of motifs at the diachronic level. The results of the research demonstrate the following: even though poets of the 20th century had very different world views and aesthetic concepts, their images of Venice had a number of typical motifs: transcendence of pure beauty and increasing anxiety of a lyrical hero, tragic perception of the reality and presentiment of death (both of a hero and Venice), and combination of eternity and fragility of the city. Both symbolists and acmeists preferred the image of the night Venice depicted mostly in dark colours. Being an integral phenomenon, the image of Venice had predetermined the modus of each new poetic text that interpreted Venice in its own way while orienting at precedent texts at the same time. 

注释,注释: Целью работы является проследить механизм формирования типа героя-идеолога в послекаторжном творчестве Достоевского, начиная с «Записок из подполья», восстанавливая пропущенные смысловые звенья в отдельных конкретных произведениях за счет наличия общих типических черт и идейных блоков в сознании героев, благодаря чему становится возможным рассматривать творчество 1865-1880х годов как единый гипертекст. Питательной почвой для рождения будущих идей является «подпольная психология», отъединяющая героя от живого общения, и «мечтательство», предопределяющее «фантастическое» и «созерцательное» происхождение идеи.
У подобной идеи возможно всего два вектора: богочеловечество и человекобожество. Если идея богочеловечества предполагает восстановление на Земле царства Христова – миллениума, то человекобожество ставит целью «устроиться человечеству на Земле одному без Бога». Переход от романтического индивидуализма к религиозной сверхзадаче (спасению и «преображению» человечества) становится возможен благодаря эстетической составляющей идеи, которая оказывается своего рода идеалом красоты, промежуточным звеном между религиозным и романтическим сознанием.
Идея человекобожества становится философской подосновой преступления, которое может задумываться как убийство, политическое убийство, самоубийство, «богоубийство», отцеубийство, которое призвано утвердить его идею и поэтому приобретает в ее контексте сакральный смысл. Мы предлагаем называть это действие сверхпоступком, поскольку он призван решающим образом изменить бытие героя и весь мир вокруг него. Сверхпоступок оказывается единственным действием, на которое способен герой-идеолог – сюжетной кульминацией, единственной в его жизни и судьбе. В конечном итоге герои-идеологи Достоевского – герои одного поступка, но не интриги. Антитезой сверхпоступку становится переживание рая, доступное приверженцам обеих идей
В работе используются герменевтический, историко-литературный и сравнительно-типологический методы исследования, с сочетании с данными теологии и культурологии. Особым вкладом автора в исследование темы является вывод о единстве типа героя-идеолога в "пятикнижии" Достоевского, несмотря на внешнюю кардинальное различие их характеров, новое рассмотрение специфики идей героев. Впервые идеология героев Достоевского рассматривается в неразрывной связи с ее психологической подосновой и сюжетной функцией. Результаты работы могут быть использованы при исследовании творчества Достоевского в ВУЗовских общих и специализированных курсах а также при прохождении творчества Достоевского в средней школе.

Abstract: The purpose of the present research is to trace back the mechanism of developing the type of a 'hero-ideologist' in Dostoevsky's fiction after his penal servitude starting from his Notes from Underground and filling in conceptual gaps in particular novels by outlining common typical features and ideas in characters' minds. This allows to analyze Dostoevsky's literary texts written since 1865 until 1880 as a single hypertext. According to the author, the source of future ideas is the 'underground psychology' depriving the hero of the face-to-face communication and 'dreaming' that predetermines 'fanstastic' and 'contemplative' ideas. These ideas may have only two vectors: theantropic ideas that attributes human qualities and emotions to God and ideas that see God as the outward projection of a human's inward nature. While the theantropic idea implies the return of Christ's Kingdom on Earth (Millenium), the main purpose suggested by the other idea is that human can live on Earth alone without God. The transfer from romantic individualism towards a reilgious super-purpose (to save and to 'reshape' the humankind) becomes possible due to the aesthetic element of the idea which serves as some kind of the ideal of beauty and an intermediate link between religious and romantic types of thinking. The idea that God is the human's outward projection creates philosophical subgrounds for crime which can intent to be a murder, political crime, suicide, 'deicide', or patricide, which is supposed to prove the idea and thus gains the sacral meaning in these terms. The author suggests that we should call such a deed 'super-action' because it is designated to change the hero's being and surroundings. The super-action occurs to be the only action the hero-ideologist is capable of. It is the narrative climax and the only important action made by the hero in his life. In the long run, Dostoevsky's heroes-ideologists are the 'one deed heroes' but not the 'one intrigue heroes'. The antithesis to the super-action is the experience of living in paradise which followers of both ideas may have. In his research the author has used hermeneutic, historical literary and comparative typological research methods accompanied with the theological and cultural findings and data. The author's special contribution to the topic is his conclusion about the unity of all heroes-ideologists in Dostoevsky's 'Pentateuch' despite their outward difference. The author also offers a new interpretation of particular ideas presented by Dostoevsky's heroes. For the first time in the academic literature the ideology of Dostoevsky's heroes is being viewed inseparably from their psychological grounds and narrative function. The results of the research can be used to analyze Dostoevsky's fiction as part of University general and special courses as well as at secondary schools. 

注释,注释: В статье говорится о наличии в романах Достоевского мифологических сквозных сюжетов. Выявляется специфика персональных мифов в позднем романном творчестве Достоевского, обусловленная характером идей, выдвигаемых как автором, так и его героями. Прослеживается миф о жертве, центральный для таких романов «пятикнижия», как «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы». В большинстве из указанных романов жертвенный миф встречается сразу в нескольких сюжетных вариантах: оказывается, что спасение мира через жертву мыслят как герои – носители идеи богочеловечества, так и носители идеи человекобожества. Методами исследования, использованными в данной работе, являются историко-культурный, герменевтический, сравнительно-исторический и сравнительно-типологический, с привлечением данных мифопоэтики. Основными итогами исследования является определение специфики мифотворчества в поздних романах Ф.М. Достоевского при задействовании ведущих современных концепций мифа, с итоговой формулировкой мифа в "пятикнижии" Достоевского. Также целью работы стало детальное рассмотрение мифа о жертве в романах "пятикнижия". Прослеживается его амбивалентность философского смысла жертвенного мифологического сюжета, обуславливающая, в свою очередь, многоплановость поэтики и идейно-художественной системы каждого романа в целом.

Abstract: In his research Krinitskin analyzes mythological motives in Dostoevsky’s novels suggesting their precise definition based on folklore studies and traditions of scientific literary criticism. The specificity of personal myths determined by Dostoevsky’s and the character’s ideas in Dostoevsky’s later novels is described. The researcher describes the myth about sacrifice, the central topic in such novels of as “Crime and Punishment”, “The Idiot”, “The Demons” and “The Brothers Karamazov”. The majority of the above mentioned novels shows this myth in several variants of the plot revealing its contradictory and ambivalent nature: it turns out that both categories of characters, those preaching the ideas of theanthropism and those preaching the ideas of God as the outward projection of a human's inward nature, think about saving the world via sacrifice. The research methods used in this work include historical and cultural, hermeneutical, comparative-historical and comparative and typological analysis of mythopoetics data. The main results of the research is the determination of specifics of myths development in late novels of Fedor Dostoyevsky based on the leading modern concepts of the myth, with the final definition of the myth in Dostoyevsky's five books. The purpose of the research was also to examine the myth about sacrifice in novels "Pentateuch" in the aforesaid figve books. The researcher underlines the ambivalent nature of the philosophical meaning of sacrifice as a mythological theme which, in its turn, determine diversity of poetics and ideological and artistical system of each novel in general.